Американха. Чимаманда Нгози Адичи
кончилось? – Она глянула на пустой экран телевизора, покопалась в стопке дисков и извлекла еще один.
– Извините, пожалуйста, поем, – сказала Аиша Ифемелу. Присела на краешек стула в углу и принялась есть руками жареные куриные крылышки, уперев взгляд в телевизор. Новый фильм начался с трейлеров – грубо нарезанных сцен, перемежавшихся вспышками света. Каждой вдогонку звучал мужской голос нигерийца, нарочитый и громкий: «Срочно берите себе!» Мариама ела стоя. Сказала что-то Халиме.
– Я сначала закончу и ем, – ответила Халима по-английски.
– Если хотите – поешьте, – сказала клиентка Халимы, молодая женщина с высоким голосом и приятными манерами.
– Нет, я закончу. Мало-мало еще, – сказала Халима. На голове ее клиентки остался лишь клочок волос спереди, торчал, как звериный мех, а все остальное уже было заплетено опрятными микрокосичками, что ниспадали по шее.
– У меня еще час, а потом надо ехать за дочками, – сказала клиентка.
– У вас сколько? – спросила Халима.
– Две, – ответила клиентка. На вид – лет семнадцать. – Две красотки.
Началось новое кино. Экран заняло широко улыбавшееся лицо актрисы средних лет.
– О-о, да! Мне нравится она! – сказала Халима. – Погоди! С ней шуток плохо!
– Вы ее знаете? – спросила Мариама у Ифемелу, показывая на экран.
– Нет, – ответила Ифемелу. Чего они заладили спрашивать, знает ли она нолливудских актрис? В парикмахерской слишком воняло едой. Душный воздух смердел жиром, и все же из-за этого Ифемелу немного захотелось есть. Она погрызла свою морковку.
Клиентка Халимы покрутила головой перед зеркалом и сказала:
– Большое вам спасибо, роскошно!
Когда она ушла, Мариама сказала:
– Очень маленькая девочка, и уже двое детей.
– Ой-ой-ой эти люди, – сказала Халима. – Когда девочке тринадцать, она уже все позы знает. То ли дело в Африкь!
– То ли дело! – согласилась Мариама.
Обе обратились взглядами к Ифемелу – за согласием, одобрением. Ждали его, в этом общем пространстве африканскости, но Ифемелу ничего не сказала и перелистнула страницу своего романа. Они и ее обсудят, несомненно, когда она уйдет. Эта нигерийская девица вся из себя важная из-за Принстона. Гляньте на ее пищевой батончик, настоящую еду уже не употребляет. Посмеются ехидно – однако насмешка будет мягкой: она же все равно им сестра-африканка, пусть и чуть заблудшая. Новая волна жирной вони затопила зал: Халима открыла свой пластиковый контейнер с едой. Она ела и разговаривала с телевизором:
– Ох, тупой человек! Она заберет твои деньги!
Ифемелу смахнула с шеи липкие волоски. В зале кипел жар.
– Можно дверь не закрывать? – спросила она.
Мариама открыла дверь, подперла ее стулом.
– Жара эта ужас дурная.
Каждый приход жары напоминал Ифемелу тот, первый, в лето ее приезда. В Америке лето, Ифемелу про это было известно, однако всю свою жизнь она думала, что «за рубежом» – холодное место шерстяных пальто