Опускается ночь. Кэтрин Уэбб
они не доверяют этому человеку. Они будут уверены, что получили работу, только стоя в поле с серпами в руках. Они будут уверены, что получили плату, только когда управляющий вложит им в руку монеты в следующую субботу. Наниматель пристально смотрит Этторе в глаза. Этторе выдерживает его взгляд. Он был членом союза, и наниматель знает об этом, знает его имя, знает его в лицо. Люди делятся на тех, кто устраивает забастовки, возглавляет демонстрации, и на тех, кто просто следует за ними. Этторе из первых. Во всяком случае, так было раньше. В течение шести месяцев, что прошли с тех пор, как он потерял Ливию, Этторе не участвует в этом. Он работает упорно и бездумно, не обращая внимания на голод и усталость. За все это время ни одной мыслью не обращался он к революции, своим товарищам, голодающим крестьянам, вопросам вечной несправедливости. Но наниматели не видят этой перемены в его сердце. Они не могут знать, что сердца у него больше нет.
Его имя оказалось в черном списке, тем не менее он трудится без отдыха и набрасывается на землю с тяжелой мотыгой; для нанимателей он являет собой загадку – возмутитель спокойствия, работающий, словно Геркулес. Старик с белыми усами легким кивком дает понять, что Этторе нанят, отмечая его имя. Затем узловатым пальцем указывает на тех, кого выбрал, включая Пино. Работники собираются вместе, чтобы отправиться в долгий путь до фермы. Валерио не попал в их число. Годы работы согнули его спину, которая теперь походит на дерево, скривившееся под порывами ветра, и, хотя на площади он старается сдерживать кашель, время от времени спазмы сотрясают его тело. Вчера он сжал вполовину меньше пшеницы, чем другие, а у непреклонного нанимателя безошибочная память на такие вещи. Этторе на прощание похлопывает отца по плечу.
– Иди туда, к скотнику. Давай скорее, пока его денежки не уплыли к другим, – говорит Этторе. И Валерио кивает.
– Трудись как следует, сынок, – произносит он и заходится кашлем.
Этторе ничего не отвечает. В конце концов, другой работы нет.
К тому времени, когда они добираются до фермы, поднимающееся солнце окрашивает небосвод в нежные цвета. Пино на минуту поворачивается на восток, закрывает глаза и делает глубокий вдох, словно надеется, подобно растению, напитаться от солнца энергией перед трудовым днем. Когда небо так полыхает, Этторе представляет, как Ливия поднесла бы козырьком руку к черным глазам. Когда идет дождь, Этторе видит Ливию, поглядывающую на облака и улыбающуюся каплям воды, которые падают на ее кожу. Когда темнеет, Этторе вспоминает их свидания под старинными сводами Джои. В кромешном мраке они могли наслаждаться лишь запахами и прикосновениями, она брала его ищущую руку в свои и целовала кончики пальцев, распаляя его желание. Этторе знает, что эти мысли отражаются на его лице, судя по глазам Пино, который замечает, как Этторе постепенно уходит в себя, все глубже погружаясь в омут горя и ярости; знает Этторе и то, что старому другу нечего ему сказать, нечем утешить. Перед началом работы им всем дают воды и хлеба. Хлеб свежий, что бывает очень редко, и мужчины вгрызаются в него, как собаки.