Дед. Михаил Боков
в землю и снова уперся в броню.
Взмокший, лихорадочный Ганин окапывал периметр – и мало-помалу на поверхность выходил монстр. По тем остовам, что на глазах выползали из земли, было рано судить о происхождении монстра. Но чем дальше Ганин углублялся в землю, чем выше поднималось солнце и чем больше частей чудовища вылезало на поверхность, тем явственней становилась догадка. Ганин читал книжки о вооружении Великой Отечественной, и если глаза не врали, то происходило необыкновенное: отряхиваясь от полувековой пыли, слепо глядя в небо высокой – слишком высокой – башней, перед ним вставал танк «Климент Ворошилов номер два», побитый, разваленный, но от этого не менее гордый.
Чудо заключалось в том, что, насколько помнил Ганин, в мире в своем первозданном виде оставался всего один танк КВ-2 – тот, который стоял в Центральном музее вооруженных сил в Москве. Их и во время войны-то было немного: в сороковом и сорок первом годах ленинградский Кировский завод выпустил две сотни штук, а затем второго «Клима» с производства сняли. Слишком он был тяжел и неповоротлив, часто вылетала трансмиссия, а вся бронебойность (немцы палили, бывало, из бронебойных почти в упор, и бронебойные рикошетили, улетали в небо) – заканчивалась в первом болоте и вязи. КВ-2 погружался в топи, как большое раненое животное, – глубоко и надолго. И все, что оставалось танкистам, если те по счастливой случайности были к тому моменту еще живы, это взорвать родного «Клима» к чертовой матери, чтобы он не достался врагу.
К той минуте, когда в лагере проснулись, из земли уже торчали часть башни, гнутый обрубок дула и кусок борта. Ганин с остервенением махал лопатой, освобождая остальные части чудища. Из образовавшейся ямы была видна только его голова.
Такое здесь происходило на каждом шагу. Человек шел отлить, и струя мочи вдруг обнажала сталь автомата, обретавшегося в земле с начала войны. Или человек спотыкался об ветку, материл ее, оборачивался, чтобы посмотреть на нее поближе, и вдруг оказывалось, что он стоит посреди поля, где в 1941-м героический комдив Березин с тридцатью солдатами принял смерть посреди плавящегося железа в окружении фрицев. И что это не поле вовсе, а мемориал, и кажется, что лица этих тридцати застыли здесь – в кривых деревцах, мшистых кочках и комках слипшейся грязи, которая, когда понимаешь, что здесь происходило, сразу делается похожей на кровь. Останки комдива Березина искали более полувека. Ученые, историки – все выдвигали свои версии, где именно комдив дал свой последний бой, а человек просто шел по лесу и споткнулся. И потом прислушался. Слишком тихо. Слишком тревожно. И потом – всего несколько взмахов лопатой: на пробу, просто посмотреть, что здесь есть, и оказывается, что здесь скрыто то, над чем десятилетия ломали головы историки войны.
– Вот это номер! – сказал Серега Солодовников, проснувшись и увидав торчащее из земли танковое дуло.
Степан и Фока матернулись. Виктор Сергеевич поднялся, не сказав ничего, взял в руки лопату и пошел помогать.
К