Кикимора. Фантастический роман. Наталия Шитова
одну предложили в спокойном месте. А это так важно для папы – спокойное место. И вот они вместе уедут, наверное, ненадолго. Но не знают точно, на сколько. А я пока поживу с дядей. То есть, он со мной: не мне же к нему в общежитие перебираться.
Родители уехали, а студент Эрик, мамин младший брат, поселился в их комнате. Сложно сказать, кто за кем присматривал. Я стряпала что-то несусветное, вроде жареных бананов в шоколадном соусе, и никто, кроме меня, не мог это есть. Поэтому Эрик приносил себе вечерами пиццу и пиво, давал мне глотнуть под честное слово, что никому не расскажу. Мы не ссорились и не обращали друг на друга почти никакого внимания. В такой вольнице мне не особо-то и хотелось, чтобы родители быстро вернулись.
А однажды Эрику позвонили поздно вечером. Он выслушал, велел мне сидеть дома и ни в коем случае никуда не уходить без него, а сам исчез на несколько часов. Вернувшись, он долго сидел в родительской комнате, а потом вышел и, не глядя мне в глаза, рассказал, что мамы и папы моих больше нет.
Я не спрашивала, почему Эрик похоронил сестру и зятя на отдалённом областном кладбище, почему были закрыты гробы, и почему на похороны никого не позвали. В свои тринадцать я была уверена, что знаю ответы. И, как выяснилось чуть позже, я была права.
Кроме Эрика, у меня никого не осталось.
Опекунство Эрик оформил, хотя я долго не могла понять, зачем. Никаких нежных родственных чувств у него ко мне отродясь не было. Материальной заинтересованности тоже ноль, наоборот, одни расходы. Интереса ко мне Эрик не проявлял никакого, иногда даже и словом перекинуться вечером не считал нужным. Я была предоставлена самой себе, разрешения ни на что не спрашивала и о результатах своих похождений никогда не докладывала.
Так мы жили с ним несколько месяцев, пока я в конце мая не поехала с друзьями за город. Как обычно, не спросила разрешения и не предупредила. Просто накупили с ребятами колы, чипсов и сникерсов и рванули на Финский залив коротать белую ночь и встречать рассвет.
Телефон у меня сел и выключился ещё до полуночи. Мы промёрзли до костей, промокли и проголодались, но было весело. И одноклассник, который мне безумно нравился, и с которым я мечтала целоваться по-настоящему, даже попытался слазить мне под юбку. Огрёб по первое число, бедняга… Потом, правда, был прощён под честное слово, что больше не будет, и мы торжественно поцеловались, и он отдал мне свою долю шоколадки. И впервые после гибели родителей мне было хорошо.
Домой я вернулась только к вечеру следующего дня. Там меня ждал зелёный от ужаса Эрик.
Он молча отхлестал меня по щекам. Было больно, но я не плакала, только орала на всю панельную пятиэтажку, что в гробу я видала такого хренового дядюшку, лучше бы он меня в интернат сдал, чем так жить, а ещё лучше и вообще не жить…
Это теперь я понимаю, что двадцатилетний парень сам почти что ребёнок. И ничего удивительного в том, что справляться со свалившейся