Истинная история царевны-лягушки. Часть 4. Кощеево царство. Оптимистический постапокалипсис. Сергей Гришин
останешься? А, Ницше?
– Ни за что! – закричал ослик.– Вы там, значит, развлекаться будете, а я должен пьяных туристов ублажать? Ни за что!
– Только ты учти, – предупредил я своего ушастого друга, – лететь придётся в не очень комфортных условиях.
– На какие только жертвы ради тебя ни приходится идти, – вздохнул ослик.
Семён с сомнением покосился на него, но смолчал. Парамон же шмыгнул носом и, обняв Ницше, грустно промолвил:
– Может, останешься?
– Извини, Парамоша, не могу, – опустив голову, проговорил ослик.– Вот ты кто? Студент академии. При счастливом стечении обстоятельств можешь стать академиком. А Иван – царевич. Царь – это тебе не академик. Вас вон в академики сотни рвутся. А у него всего два брата. Да и вообще, Иван для меня и папка, и мамка, и командир. А ещё я себя с ним чувствую богатырским конём. Только никому об этом не говори. А ты, Иван, сделай вид, что не слышал!
Я улыбнулся и возвёл очи к потолку.
– Так, мы с Сёмой в Маман, – Борис встал и направился к выходу.– Лучше здесь сваяем передатчик для связи с Ягой. А то опять придётся невесть что городить.
– Я с вами, – мне тоже хотелось поглядеть, что это за супергипермегамаркет такой. Но сыщик отрицательно покачал головой:
– Нет уж. Слишком ты здесь примелькался. Тем более, сейчас ты без грима. Впрочем, и грим твой тоже после похищения невесты во всех ориентировках. Явки провалены, пароли дискредитированы. Так что сиди пока здесь и не дёргайся.
С этими словами они ушли. А я остался в компании ослика и Парамона. Впрочем, заскучать не успел. Потому что Ницше вдруг вскинул голову и предложил:
– Айда кататься на колесе обозрения!
Я не возражал. Всё-таки интересно было прокатиться на этой громадине. А на подходе к колесу нас ждал сюрприз.
Впереди пьяной походкой шли двое мужчин. Они размахивали руками и фальшиво пели, периодически замолкая то ли для того, чтобы набрать в грудь воздуха, то ли вспоминая слова.
Хлеб и ветчина, солёный огурец,
Кто тапки первым взял, тот и молодец,
Все равно, – геморрой или радикулит,
Я вдали вижу город, который летит…
Где легко найти страннику приют,
И живи, пока снова не пошлют,
И пускай ноют зубы, замучил артрит,
Я иду в этот город, который летит…
– Аркадий Петрович! – радостно воскликнул я.
Поэт обернулся и расплылся в улыбке. А его спутник завопил припев:
Там для меня налит кефир,
Утёк весь жир с меня в дороге.
Если отправят на Таймыр,
Сотру до дыр свои я ноги…
С удивлением я узнал в этом бритом наголо худом человеке в тельняшке нашего протодиакона. Лишь только неизменная козлиная бородка колыхалась в такт мелодии.
– Иван Никанорыч! – поэт обнял меня и троекратно расцеловал.
– А мы уж думали всё, пропал молодой человек! А такие надежды