Когда дым застилает глаза: провокационные истории о своей любимой работе от сотрудника крематория. Кейтлин Даути
то думала: «Господи, да что я вообще здесь делаю?»
При жизни в Падме текла ланкийская и североафриканская кровь. Из-за темного цвета и сильного разложения ее кожа казалась угольно-черной. В ее длинных волосах, разбросанных во всех направлениях, были колтуны[5]. Белая плесень паучьими лапами выползала из ее носа и покрывала половину лица, включая глаза и зевающий рот. С левой стороны груди у нее была дыра, словно кто-то вырезал ей сердце в ходе таинственного ритуала.
Падме было чуть за тридцать, когда она умерла от редкого генетического заболевания. Несколько месяцев ее тело находилось в больнице Стэнфордского университета, где врачи пытались выяснить, что за болезнь убила ее. К тому моменту, как она прибыла в «Вествинд», ее тело уже перестало походить на человеческое.
Несмотря на ужас, который внушала неопытной мне Падма, я не могла позволить себе отпрыгнуть от ее тела, как олененок на дрожащих лапках. Менеджер Майк ясно дал понять, что мне платят не за то, чтобы я боялась мертвецов. Мне отчаянно хотелось доказать ему, что я могу быть такой же равнодушной, как и он.
«Лицо в плесени? Да я видела такое миллион раз! Это еще легкий случай», – мечтала я сказать с видом настоящего профессионала в области ритуальных услуг.
Пока вы не увидите труп, похожий на тело Падмы, смерть кажется чуть ли не красивой. На ум сразу же приходит викторианская жертва туберкулеза, у алого рта которой виднеется тоненькая струйка крови. Когда Аннабель Ли, возлюбленная Эдгара Аллано По, умирает, страдающий от любви По не может оставаться в стороне. Он пишет:
«И в мерцанье ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной – с невестой – с любовью моей –
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли».
Великолепное белоснежное тело Аннабель Ли. Никакого упоминания о следах разложения, которые сделали бы лежание рядом с возлюбленной невыносимым для безутешного По.
Падма была не единственной. Повседневные реалии работы в «Вествинде» были куда менее захватывающими, чем я предполагала. Мой рабочий день начинался в 08:30 утра, когда я включала печи для кремации («реторты», как они называются на профессиональном жаргоне). Весь первый месяц я носила с собой шпаргалку по включению печей и неуклюже нажимала на ярко-красные, синие и зеленые кнопки, напоминавшие мне о научно-фантастических фильмах 1970-х годов, чтобы установить температуру, зажечь горелку и отрегулировать вытяжку. Секунды до того, как печи с грохотом включались, были самыми тихими и спокойными за весь день. Никакого шума, жара, давления – просто девушка и куча свежих трупов.
Как только печи были включены, о тишине можно было забыть. Комната превращалась во внутренний круг ада: ее наполнял раскаленный спертый воздух, напоминавший дыхание дьявола, и грохот реторт. То, что выглядело как пушистая серебристая обшивка космического корабля, обеспечивало звукоизоляцию, защищая от шума уши скорбящих родственников, сидящих в часовне или в залах для прощаний.
Печь
Колтун – болезнь кожи головы, при которой волосы слипаются в плотный ком. – Прим. ред.