Тревожных симптомов нет (сборник). Илья Варшавский
окончания слов.
– Налево, пассажирский зал, окно номер три.
– Спасибо! – Марсианка тряхнула серебряными кудрями и, бросив через плечо внимательный взгляд на Климова, пошла к двери. Палантин из бесценных шкурок небрежно волочился по полу.
«Дрянь! – с неожиданной злобой подумал Климов. – Искательница приключений! Навязали себе на шею планетку с угасающей культурой. Страшно подумать, сколько мы туда вбухали, а что толку! Разве что наши девчонки стали красить губы золотой краской. Туристочка!»
Он отвратительно чувствовал себя. От сердца к горлу поднимался тяжелый, горький комок, ломило затылок, болели все суставы.
«Не хватало только, чтобы я свалился».
Он проглядел расписание грузовых рейсов и направился в пассажирский зал.
В углу, под светящейся схемой космических трасс, группа молодых парней играла в бойк – игру, завезенную космонавтами с Марса. При каждом броске костей они поднимали крик, как на футбольном матче.
«Технические эксперты, все туда же», – подумал Климов.
Он толкнул дверь и зашел в бар.
Там еще было мало народу. Чета американцев – судя по экзотическим костюмам со множеством застежек и ботинкам на толстенной подошве, туристы – пила коктейли, да неопределенного вида субъект просматривал журналы.
Ружена – в белом халате с засученными рукавами – колдовала над микшером.
– Здравствуй, Витя! – сказала она, вытаскивая пробку из бутылки с яркой этикеткой. – Ты сегодня неважно выглядишь. Хочешь коньяку?
Климов зажмурил глаза и проглотил слюну.
Рюмка коньяку – вот, пожалуй, то, что ему сейчас нужно.
– Нельзя, – сказал он, садясь на табурет, – я ведь в резерве. Дай, пожалуйста, кофе, и не очень крепкий.
– Ничего нового?
– Нет. Что может быть нового… в моем положении?
Он взял протянутую чашку и поставил перед собой, расплескав половину на стойку.
Ружена подвинула ему сахар.
– Нельзя так, милый. Ты же совсем болен. Пора все это бросать. Нельзя обманывать самого себя. Космос выжимает человека до предела. Я знала людей, которые уже к тридцати пяти годам никуда не годились, а ведь тебе…
– Да, от этого никуда не спрячешься.
Американец поднял голову и щелкнул языком. В дверях стояла марсианка.
– Бутылку муската, крымского, – бросила она, направляясь к столику у окна.
– Ну, я пошел, – сказал Климов, – мне еще нужно в диспетчерскую.
– Я сменяюсь в двенадцать. Заходи за мной, проводишь домой. Может быть, останешься, – добавила она тихо, – навсегда?
– Зайду, – сказал Климов, – если освобожусь.
«Если освобожусь, – подумал он. – Что за чушь! От чего тебе освобождаться, пилот второго резерва? Ты сегодня будешь свободен, как и вчера и как месяц назад, как свободен уже три года. Никто тебя никуда и никогда не пошлет. Тебя терпят здесь только из сострадания, потому что знают, что ты не можешь не приходить сюда каждый день, чтобы поймать свой единственный шанс. Приходишь в надежде на чудо,