Каратель. Лето сорок первого. Светлана Юрьевно Морозова
не значит ничего, всё равно это бой и внутри у него такая же пружина, как и у меня только значительно мощнее. Виталя уснул, как только свалился на спальник, даже есть не стал, а у меня много забот. Надо всё разложить и посмотреть внимательно, что нам досталось от немцев. Поесть, побриться и почистить оружие. Мне надо заниматься делом, а то усну на посту, а по такой жизни можно проснуться на небесах. Хотя, впрочем, нет, лично мне это не грозит, черти меня уже заждались, да и не усну я так.
Разбудил Виталика через три с половиной часа, когда уже начал вырубаться сам. Уже без четверти двенадцать, жарко, солнце здорово печёт. Так что пришлось соорудить над Виталькой небольшой навес. Он даже не проснулся, хотя спал беспокойно, дёргался и негромко разговаривал сам с собой. Одна из его особенностей, он иногда просыпается, когда разговаривает во сне. В разведке с ним будет, мягко говоря, сложно, да и среди немцев не уснёшь. Озадачил его конструкцией пулемёта, заполз под коляску мотоцикла, наказал разбудить меня в три и тут же отрубился.
Проснулся сам. В пять. Отдохнул здорово. Виталик в своём репертуаре, будить меня не стал. Он всегда обо мне заботится, и война на него никак не повлияла. Поступает так, как он считает нужным. Всё в ажуре. Пулемёт вычищен и заправлена новая лента, наша одежда отчищена от пыли, на втором туристическом коврике разложен импровизированный стол, открыты банки с консервами, лежат галеты и фляга с водой, даже стаканчик складной где-то нарыл.
Вот жук! Два хомяка в одной команде это страшная сила. Пока обедали, налил ему пол стакана из личных запасов, потом ещё пол, надо снимать ему стресс. Себе не стал, мне ещё бдить. Кстати Виталька крайне редко ест один и вообще может не есть целый день, и с утра ест мало, только кофе, а кофе у нас банка только была, и она уже закончилась. Так что, когда подвернутся продвинутые фрицы, надо отжать. Необходимо заботиться о подчинённом. Всё, уснул. Опять как выключили, устал он всё же.
У меня был только один выход. Мы могли двигаться только вечером, ночью или ранним утром. Двигаться днём я не могу. Я не знаю языка, и первый же вопрос праздного фрица приведёт к сшибке, после которой затравить меня будет делом техники и очень короткого времени. Ещё мы не могли просто зайти в деревню и спросить дорогу. Нет, я не опасался, что меня выдадут, это может быть позже. Я боялся оставить любой след, даже просто след остановки. В движении и в потоке мы незаметен. Как только мы остановились, мы выделились. Сейчас немцы не знают, что нам нужно на запад. Они нас там не ищут, а искать они начали часов в девять. Если нас и ищут, то по дороге к фронту или трясут ближайшие деревни. Пока они не прочёсывают леса, потому что маршевые подразделения на это не рассчитаны, а тыловые и фельджандармы заточены на выявление разведки противника, вот таких вот лохов как мы с Виталькой, проверку документов и нарушения внутри своих подразделений. Они не ищут партизан, они пока слова этого не знают, хотя здесь Белоруссия рядом. Окруженцев там осело много, так что слово «партизан» немцы быстро выучат.
Можно