Жернова. 1918–1953. Книга седьмая. Держава. Виктор Мануйлов
такого же черного, и еще чернее.
– И давно ты встречаешься с Кондоровым? – спросил он, прислоняясь к косяку двери плечом и глядя на жену сузившимися глазами.
– Вася! – вскрикнула Мария в отчаянии. – Что ты говоришь такое?
– А то и говорю, что сам видел, – проскрипел Василий сквозь зубы, шагнул в комнату, прикрыв за собой дверь, сунул на буфет авоську с хлебом и маслом, навис над Марией побелевшим лицом. Казалось: вот-вот ударит.
– Да он сам подошел! Сам! Зачем он мне нужен! – защищалась она.
– Сам, говоришь? Зря бы не подошел, – гнул свое Василий.
– А он и не зря! – попробовала перейти в наступление Мария. – Он сказал, что ты путаешься с этой… с этой тонконогой разведенкой! Он сказал, что видел тебя с нею!
– Вот как! Сама путаешься, а на меня валишь? Сговорились? – метал Василий слова, как вилами навоз, сам удивляясь, откуда эти черные слова берутся. В то же время чувствовал в груди мстительное торжество, оно распирало его, рвалось наружу все новыми и новыми словами, которыми он хлестал Марию за свою к ней нелюбовь, за неспособность расстаться с нею, за свою дурацкую щепетильность, толкнувшую его из благодарности в ее объятия. Он ненавидел себя, но Марию еще больше.
– Сука! Проститутка! – выкрикивал он сдавленным голосом, чтобы не услыхали соседи.
Мария уже и не защищалась. Она попятилась, упала на стул, уронила голову, заплакала.
Захныкал под столом Витюшка, тут же проснулась Людмилка и заглушила всех своим басовитым ревом.
Василий повернулся и кинулся из комнаты вон: он испугался за себя, за Марию, за детей. Его ненависть достигла того предела, за которым все дозволено. Еще немного, и он переступил бы этот предел.
Выскочив из подъезда, Василий зашагал в сторону лесопарка. Дышать было трудно, к горлу подступал кашель. Что-то он сделал сегодня не то. Что-то низкое и подлое. И по отношению к Вике и, тем более, к Марии. Но признавать это не хотелось. Вика… А что Вика? Он, Василий, рабочий, а она… а у нее отец – шишка, в Москве станет шишкой еще большей. Рано или поздно его связь с Викой должна была оборваться. Она и оборвалась. Мария? А кто просил ее ходить к нему в больницу, ухаживать за ним? Он, Василий, не просил. А в результате… Впрочем, он и сам хорош: разнюнился, распустил сопли, убедил сам себя, что лучше Марии он себе жены не найдет…
Василий брел по лесу, не разбирая дороги. Садилось солнце, бросая на сосны косые лучи, и сосны светились тревожным красным светом. Пищухи и поползни сновали по их стволам вверх-вниз, заглядывая в трещины и щели. На березах суетились синицы, со всех сторон слышалась звонкая дробь дятлов. Пробовала свой голос кукушка. Два ворона гонялись друг за другом, выделывая в воздухе замысловатые пируэты.
Поначалу Василий не слышал птиц, не видел леса. Но постепенно слух стал улавливать отдельные звуки, глаза различать отдельные деревья и кусты. От этих звуков, сосен и берез пахнуло далеким и родным. Защемило сердце, Василий ткнулся лицом в шершавую кору сосны, почувствовал ее смолистый терпкий