Другая Элис. Элис Петерсон
лен – спасибо тебе за то, что ты всегда была для меня самым добрым другом – лучшим другом.
Моим родителям – без их самоотверженной любви и поддержки меня бы уже не было на свете.
Моя история – это долгая и изнурительная борьба, в которой мне помогали многие люди. Самым важным уроком для меня было открытие, что больно не только мне – моя боль глубоко затронула и других. От всего сердца я хочу поблагодарить всю мою семью и всех моих друзей. Хочу, чтобы они поняли, насколько жизненно необходимой была для меня их поддержка, их любовь.
Моим маме и папе
Предисловие
В начале лета 1997 года Джасмин, моя миниатюрная жесткошерстная такса, принесла двух восхитительных щенков, и я даже думать не могла о том, что их продадут. Я упрашивала маму оставить обоих.
– Уверена, мы подыщем им хороших хозяев, – сказала мама. – К нам приезжает наш большой друг Роберт Кросс с женой Мэри; кажется, они не прочь взглянуть на Бойси. Мы устроим чаепитие на лужайке и принесем туда щенков. Нечего в такую погоду дома сидеть! – И она протянула мне Бойси, чудесную девочку с золотистым окрасом.
– Роберт, это Элис. – Боже, теперь мне придется вести вежливую беседу, подумала я, пожимая ему руку.
– Здравствуй, дорогая, твоя мама рассказала мне про операцию. Как ты себя чувствуешь? – спросил он, глядя на мои белые гипсовые сапожки. У меня только что удалили плюсневые суставы в обеих стопах.
Я рассказала ему про ревматоидный артрит и недавнюю операцию. А дальше принялась рассказывать про мои занятия теннисом и почему-то не могла остановиться, все говорила и говорила…
– Тебе не приходило в голову изложить на бумаге все, что ты нам сейчас поведала? – был второй вопрос Роберта.
Тут вмешалась Мэри.
– Роберт прекрасно пишет «нервные записки». Когда он чем-то обеспокоен, я по всему дому нахожу маленькие бумажки, – засмеялась она. – Он говорит, что это его успокаивает и помогает ему основательно продумать терзающую его проблему.
– Думаю, тебе стоит попробовать. Я немножко разбираюсь в книжном деле, – проговорил Роберт. – Какое-то время я работал в этой сфере.
Неожиданно его совет мне понравился, сказать точнее, я просто пришла в восторг.
– Нужно ли мне записаться на творческие курсы, где учат писать? – спросила я.
– Можешь и записаться, но, на мой взгляд, лучше писать самой, так, чтобы тебя не сковывали правила. Пиши спонтанно, всем сердцем… Знаешь что? Напиши что-нибудь и пришли мне, – предложил Роберт, почувствовав мой интерес. – Я взгляну критическим взглядом. – Щенок был сразу забыт.
На чердаке отыскалась моя старенькая электронная пишущая машинка «Кэнон Старайт», и я стряхнула пыль, набившуюся между клавишами. Вежливые сообщения, вспыхивающие на экране, и назойливое пиканье вызвали в памяти Бристольский университет и мое корпение над нескончаемыми эссе. У меня появилось желание поведать о том времени, и я лихорадочно застучала по клавиатуре. Во мне что-то ожило. Я показала написанное Роберту, он одобрил и велел продолжать. Мы стали регулярно встречаться. Так началась наша дружба – особенная, необычная.
Я писала о своей болезни, и поначалу это невероятным образом врачевало меня. Я воплощала в слова мои гнев, страх, боль, горе – и взамен получала свободу и облегчение. Я переносила на бумагу всю сумятицу своих мыслей, но только когда научилась сопоставлять события, ко мне пришло осознание собственных чувств.
Чем больше я писала, тем больше могла объективно смотреть на вещи и понимать, почему от меня отворачивались друзья, как работал мой разум и что помогало мне держаться, не падать духом. Теперь я будто со стороны наблюдала происходящее и бесстрастно его созерцала.
Когда у меня обнаружили ревматоидный артрит, этот диагноз показался мне страшным приговором, хуже которого ничего уже нет. Я пожалела, что играла в теннис – тогда бы мне не было что терять. Я хотела стереть теннис из памяти, сказать себе, что этих дней никогда в моей жизни не было. Но теперь я стала вспоминать соревнования, в сознании всплывали не только восторг и удовольствие, какие я испытывала на корте, но и моя бульдожья решимость. Я всегда стремилась выигрывать, второе место меня не устраивало. Ко мне пришло понимание, что мой теннисный опыт бесценен, ибо я научилась тогда направлять решимость, энергию и упорство, которые я обретала на корте, в битву с болезнью. Я не сдавалась – теннис выработал во мне боевой дух. Пожалуй, это стало моим спасением…
С новой энергией я стала перечитывать свои письма и записные книжки, отыскивая места, посвященные теннису, рылась в программках и фотографиях. На бумаге оживали характеры персонажей, я стала получать удовольствие, описывая соревнования, моих друзей-теннисистов, наши уловки и свою маму: та для успокоения, наблюдая мою игру, сбрасывала нервное напряжение штопкой носков. Я смеялась и плакала, вспоминая те дни. Когда я писала все это, у меня появилось желание встретиться с Биллом, моим тренером.