Пробирка номер восемь. Бронислава Бродская
где он пел, несколько раз приглашал ее покурить на лестницу, а потом быстро напился. Низенький коренастый пьяноватый Высоцкий ей как 'мужик' не слишком понравился.
Как и договаривались, Сашка повез Аню к Семену. На Тверской-Ямской было совсем пустынно. Арка во двор была узкая и машину они припарковали на улице, у обочины. В машине Аня сняла сапоги и надела мягкие замшевые туфли на довольно высоком каблуке. Пройти через двор было всего-ничего. Дверь в квартиру была открыта, слышался шум, музыка, запахи еды. Места было мало. На кровати в спальне были свалены пальто и шубы, посреди столовой стоял круглый стол, и рядом на пятачке кто-то танцевал. Большинство ребят стояли по стенкам, кресло и диван были заняты. Аня многих знала, почти всех. Эти ребята уже что-то представляли сами по себе, а не были просто чьими-то детьми. Ее платье явно произвело впечатление, в квартире не было человека, который бы не взглянул на нее, мужчины и женщины смотрели по-разному, но к этому Аня давно привыкла. Сашка накинулся на выпивку, был оживлен, очень весел, и как обычно козырял грубоватым врачебным юмором:
– Эй, братцы! Вы бы тут полегче с выпивкой и женщинами … а то … врежете. Не вздумайте завтра дохнуть! Я в ночь дежурю. Вот только попробуйте в мою смену кони двинуть. Смотрите мне!
Подошла Маринка, маленькая худенькая молодая женщина, с ярко синими глазами и типично еврейской внешностью. Она работала анестезиологом в клинике Петровского. Маринка, дочь зав кафедрой тактики академии бронетанковых войск, профессора, генерала Краснова и толстой еврейки Фани Моисеевны, жила в пятикомнатной квартире, в доме правительства на Берсеневской набережной. Аня с ней дружила, и много раз бывала в этой квартире, окнами на Кремль. Маринка, мать семилетнего Димки, уже не жила с мужем-врачом, а в компанию пришла с другом, военным, испытателем вертолетов. Маринка была единственной, кто решился высказать свое восхищение платьем открыто:
– Ой, Нюр, какое у тебя платье! Я просто балдею.
– Да, Марин, я знаю. Сама на себя любуюсь. Люди смотрят, вот только не знаю, на меня или на платье.
– Ай, брось! Ты себе цену знаешь, Нюра, моя дорогая. Ты, мать, – птица высокого полета. Ты с кем пришла?
– Да, ни с кем. Меня Сашка привез, да он ни при чем … ты же знаешь.
– Ну да, ну да … Нюр, с тобой сегодня что-то будет … И платье твое сегодня … не просто так.
– О чем ты говоришь. С кем здесь у меня будет? Ничего не будет.
– Будет. И не здесь, и не с ними …
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что нам с тобой надо отсюда отвалить. Я знаю, куда мы поедем …
– Куда?
– Потом скажу. Сейчас мы с тобой поедим, выпьем и … отвалим. По-английски … ладно? Я тебе плохого не посоветую, ты же знаешь. Да Нюр, знаешь?
Маринка нырнула в коридор и Аня подошла к Зое, высокой модели с Кузнецкого. Потом ей удалось сесть на диван. Кто-то за ней ухаживал, клал еду на тарелку, приносил выпить, даже старался рассмешить. Шутки были довольно смешные, но Аня не смеялась, а только улыбалась. Заразительно смеяться она себе на позволяла. Это не вязалось