Пятницкая. Прогулки по старой Москве. Алексей Митрофанов
кстати, проходило детство другого писателя, Леонида Леонова. Вид из окна его детства вошел в роман «Барсуки»: «Долго здесь сидел Сеня. Чуть не весь город лежал, распростертый внизу, как покоренный, у ног победителя. Огромной лиловой дугой, прошитой золотом, все влево и влево закруглялась река. Широкое и красное, как цветок разбухшей герани, опускалось солнце за темные кремлевские башни, пики и купола, многообразно и величественно стерегущие древнюю нетронутость Москвы.
Взметенная дневной суетой, оседала пыль, и уже жадней хватала Сенина грудь веянья холодеющего воздуха. А снизу источалась духота, жар, томящая, расслабляющая скука. Небо потухало, все больше походя на блеклую, выгоревшую на солнце синюю ткань. Все принимало лилово-синий отсвет ночного покоя, усугубляемый тучей, наползавшей с востока, медлительной и страшной, как гора, вывернутая ветром из своих скалистых лон. Ночь обещала грозу, и уже попыхивал молниями иссушенный московский горизонт.
Сеня обернулся. Москва быстро погружалась в синеву потемок, но там, далеко, главенствуя над сумерками, диким бронзовым румянцем пылал крест и купол Никиты-мученика, что на Швивой горе. Дальше, в туманно-пыльной дали, обманывался глаз. Там загорались серебряные точки в окнах, но очертанья самых окон размывала мгла».
Таковым было замоскворецкое детство писателя.
* * *
В доме же под номером 14 во времена СССР располагалась легендарная шашлычная. Своего рода трактир – но второй половины двадцатого века. Алкоголь здесь то продавался, то нет. Если не продавался – практически каждый приходил со своим. Запрещалось выставлять бутылки на столы – их ставили на пол. Если учесть, что шашлычная работала в форме «стоячки», весь этот арсенал был виден каждому входящему. Смысла в подобной конспирации не было, ясное дело, никакого – таким образом, скорее, выражали дань уважения к персоналу. За шашлыком приходилось выстаивать очередь, он был жилист, но дело не в этом – в атмосфере замоскворецкой вседозволенности. Ведь бутылки под столом выстраивались даже в горбачевскую эпоху, в кампанию по борьбе с пьянством. Ни на Тверской, ни на Мясницкой ничего подобного даже представить себе было невозможно.
Сюда захаживал Иосиф Бродский. Михаил Ардов вспоминал: «Мы с Иосифом идем по Ордынке и сворачиваем во двор. Цель нашего путешествия – шашлычная на Пятницкой улице. Он мне говорит:
– Михаил, я начал писать поэму… Вот послушайте начало:
Однажды Берия приходит в мавзолей
И видит, что в коробке кто-то рылся.
Он пригляделся: точно, кишек – нет!
– Кто с…л кишки! – прокричал Лаврентий.
Ответа не было… Лишь эхо
Чуть слышно повторяло: кишки!.. кишки!..
– Великолепно! – говорю я. – Превосходно! И больше ничего не надо…
– А я решил писать дальше, – отвечает Иосиф. – Уже начал продолжение:
Чека пришло в движенье. Абакумов…
– Не надо,