Между небом и тобой. Лоррен Фуше
ни взять – топазы), ее облегающий жакет, ее затянутые в джинсы ноги. Она – воплощенная чувственность. Сириан и Альбена поднимаются на верхнюю палубу вместе с толпой туристов. Летом и зимой туристы на Груа бывают двух сортов: любители походов с рюкзаком за спиной, с посохом в руке – и притворщики в новеньких матросских или рыбацких куртках и палубной обуви[35]. Эти последние обычно просиживают весь отпуск в портовом кабаке.
Я остаюсь на границе между двумя мирами – на нижней палубе, но снаружи, там, где курильщики. Я бросил это занятие двадцать лет назад, чтобы доставить тебе удовольствие, но сейчас прошу сигарету у какого-то смутно знакомого парня и вот так, ухватившись за натянутый между стойками леер, с бычком в зубах, вдыхаю дым, глядя на море. Жду, когда минуем Курро[36], потом спускаюсь и сажусь рядом с Сарой. Туристы, которые видят нас впервые, считают, что я слишком для нее стар, и тихо меня ненавидят.
– Тяжелый день, да, пап?
– Я никогда не обманывал твою маму, Сара.
Она усмехается:
– Патрис научил меня очень важному: никогда никому нельзя верить.
С твоим уходом, Лу, открылся ящик Пандоры. Вчера Сириан и Маэль сидели в одной церкви, в жизни бы не поверил, что такое возможно, а сегодня Сара произнесла имя своего бывшего…
– Что он, этот крокодилий нотариус, сказал тебе, когда мы вышли?
– Твоя мама мне кое-что поручила, но я пока не имею права открыть вам, что именно.
Мы смотрим в иллюминатор на воду, вдруг Сара оборачивается:
– Папа, прости! Я не помогала тебе во время маминой болезни, но это было выше моих сил. Если ты решил, что ей будет лучше в пансионате, значит, ей там на самом деле было лучше.
– Ничего я не решал, она не оставила мне выбора.
– По крайней мере, она была не одна, у нее всегда был ты. Одиночество ужаснее всего на свете.
В голове у меня воет сирена. Тревога! А ведь пять минут назад я бы поклялся, что моя дочь отнюдь не тяготится отсутствием у нее мужа, семьи. Наш корабль приветствует гудком встречный, тот, что идет от Труа к Лорьяну.
– Я приеду на Рождество, папа. А вот Сириан… Зная Альбену, предположу, что она плешь проест мужу, чтобы он изменил своим обычаям. Раньше ей не к чему было прицепиться, чтобы тебя изничтожить, теперь она это сделает с радостью.
Ты знала, чему меня подвергнешь, Лу. В горле комок. Думаю о том, какими дети были когда-то, какими они были дружными, как любили говорить на островном диалекте. Они «болели островом», как говорят на Груа. Когда они в детстве ругались, непременно добавляли в конце каждой фразы gast![37] – а выросши, променяли бретонского льва на голову теленка в «Прокопе»[38]. Сириан уже подростком смотрел на всех свысока, Сара оставалась милой и забавной девочкой. По субботам – помнишь? – они ходили на балы, которые устраивались аристократами и зажиточными семьями, чтобы дети женились и выходили замуж за людей своего круга. Когда пришел черед устраивать такой
Палубная обувь внешне напоминает мокасины, но изначально была предназначена только для носки на судах, поэтому подошва у башмаков делается резиновая – она обеспечивает лучшее сцепление, а верх – из прочной кожи.
Курро де Груа – каменистая отмель в заливе между лорьянским портом и островом Груа.
У этого слова есть два значения: 1. Женщина легкого поведения (то есть восклицание примерно соответствует нашему «бля»); 2. Междометие типа «черт побери!».
Лев украшает собой бретонский герб, а «голова теленка» считается одним из самых вкусных блюд в старейшем интеллектуальном кафе Парижа, основанном в 1686 г. поваром из Сицилии Франческо Прокопио деи Кольтелли. Сейчас это не только кафе, но и своего рода музей: здесь можно увидеть мраморный стол, за которым сиживал Вольтер, и треуголку, оставленную некогда в залог молодым офицером Бонапартом, когда тот не сумел расплатиться за обед. Голову теленка подают в «Прокопе» под соусом из зелени, чеснока, уксуса и яиц, а варится она и сегодня так же долго, как в 1686 г.