Камо грядеши. Анатолий Агарков
какой-то знакомый – говорит, у него к тебе дело есть.
Меньше всего на свете мне хотелось точить лясы с институтскими знакомцами.
С Саней Акашиным познакомил нас Зязев. Я был в институте величина, а теперь он на заводе – заместитель Главного Диспетчера. Выглядел так же, как во время последней встречи, только теперь был в куртке и брючках белых.
– Осваиваешься? Тебе моя помощь нужна?
– А что ты можешь?
– Все!
Мне захотелось, чтобы он пожил моей жизнью, ибо тогда только сможет понять, в чем мне действительно помощь нужна. Интересно, как бы он поступил, если его жена ушла к другому?
Акашин усмехнулся:
– Не понимаешь? – я говорю о работе. Ведь мне известен твой потенциал – сейчас ты сменный мастер, а завтра парторг всего «Станкомаша». Сегодня я тебе помогу, завтра ты мне. Это жизнь.
Акашин ответа ждал. Я поискал его на стенде ветеранов войны и труда «Вечная слава героям». Высказал мнение:
– Мне бы хватило пенсии персональной.
Не оценив юмора, Акашин потрепал меня по плечу:
– Не готов еще? Ничего, обкатаешься. Звони.
Тут я заметил на его запястье часы с браслетом из необычных звеньев разного размера – штучная зековская поделка. Акашин проследил мой взгляд.
– Нравятся? – спросил. – Подарок друзей.
– Ничто так не опускает человека в глазах руководящей и направляющей силы общества, как намек на принадлежность к кругу лиц, побывавших в местах не столь отдаленных.
Акашин растерялся. А мне было легко и приятно – если и была какая-то скованность, то теперь она исчезла без следа. Даже с умилением подумал: «Остались на свете хорошие люди».
Заместитель Главного Диспетчера носом шмыгнул. Потом усмехнулся.
– Ты по политическим взглядам – убежденный?
– Скажем так: я не против, чтобы у жизни были упругие сиськи и круглая попка.
Лицо собеседника расцвело улыбкой:
– Вот это я и хотел услышать!
Акашин достал и открыл записную книжку.
– Где у тебя поблизости телефон?
Стержневым элементом цехового пространства всегда был пронзительный звонок трогающихся мостовых кранов. На него, как на ниточку ожерелья, нанизывались все остальные звенья звуковой реальности: скрежет конвейера на покраске, визг металлообрабатывающих станков, треск сварки и вой пескоструя. И уже вокруг этого сгущались материальные предметы и люди, снующие по цеху, которые не говорили, а кричали, жестикулируя, когда надо было поговорить.
Даже разговоры здесь проходят по заранее предрешенному сценарию. Если ты столкнешься с кем-то на улице города, человек этот скажет: «Извините». Если же здесь на кого-то напорешься, то должен рявкнуть: «Какого хрена под ноги лезешь?» прежде, чем тот успеет облаить тебя. Если не рявкнешь, рявкнет он. Одним словом – производство.
В будке мастеров ненамного тише. Акашин распекал кого-то оглушительно, бодро, безжалостно.
– —