Записки об осаде Севастополя. Николай Берг
до Георгиевской пристани, куда никто не ездит, потому что эта пристань находится под горою у редутов, и туда уже летают пули. Но нам не хотелось идти много пешком, и мы поехали прямо на Георгиевскую. Ровняясь с Килен-балкой, мы спросили у гребцов:
– Ехать ли дальше? – Если кто-нибудь из нас будет убит, это наше дело, а их без нужды мы не хотим подвергать опасности и причалим там, где обыкновенно причаливают. Мы знали, что говорим эту речь, что называется, для блезиру; но все-таки должно было сказать.
– Нешто мы тут не езжали, – отвечали нам матросы, – двум смертям не бывать, одной не миновать! – и продолжали грести.
Мы въехали в Георгиевский залив. Налево виднелось несколько палаток Селенгинского полка; направо, под скалой, закопченной дымом костров, десятка два солдат варили кашу. Составленные в козлы ружья светились на темном фоне впадины. Подле были остатки рыбачьей хижины. Так и просилась картинка на бумагу. Я чуть не остановился. Но нельзя было отстать. Мы причалили к остаткам каких-то ворот из белого камня, вышли и стали подыматься в гору, как вдруг видим, что к нам бегут двое: это были полковник Сабашинский, командир Селенгинского полка, и еще один офицер.
– Куда вы? Куда? – кричали они.
– На новый редут!
– Да тут не ходят: вас убьют. У меня сегодня убило солдата, вон там внизу, у палаток! Надо идти кругом, через Селенгинский редут!
Но К* не послушал.
– Ну, как хотите; пойдемте, пожалуй, и тут! Я не отстану: мне не впервой!
Мы прошли вверх еще шагов десять, как вдруг две пули, одна за другой, ударились в землю направо от нас, саженях в двух, разрезав дерн двумя длинными полосами, потом несколько свистнуло вверху. К* и С*, согнувшись, пошли к стенке редута, который был уже в виду, шагах в двадцати; а я остановился с полковником на горе. Мне почему-то не хотелось идти. В это время пуля свистнула между мной и Сабашинским так близко, что пахнул ветер. Сделай мы шаг вперед, расчет этой пули был бы иной. Я хотел вспомнить чем-нибудь это мгновение и, нагнувшись, увидел под ногами три желтых тюльпана: я сорвал их и уложил в бумажник. Вся гора была покрыта этими тюльпанами. Заметьте, это было в феврале.
Потом мы пошли вправо, к Селенгинскому редуту (так назван редут, на котором было дело с 11-го на 12-е). Там гораздо тише. Я прислонился к траверсу и отдохнул. Но тут мне пришли на мысль мои товарищи, оставшиеся под стенкой. Я боялся за них: как-то они пройдут пространство, уже пройденное нами? Но скоро я увидел их входящими в редут. Мы стали смотреть из-за щита, заслонявшего одно орудие, на траншеи неприятелей, откуда посылается все это множество пуль: едва виднелся вал, и нужна была некоторая привычка, чтобы отличить в горе эту желтеющую насыпь. До нее, по крайней мере, было 400 саженей. А книзу, до палаток от редута, верных двести. Между тем солдат, о котором говорил Сабашинский, был пробит пулею насквозь! Выстрелов не видно вовсе. Пули сыпались, посылаемые неизвестно кем и откуда. Мне не советовали долго глядеть и высовываться, говоря, что неприятель замечает у нас малейшее движение и сейчас пускает