Георг Енач. Конрад Мейер
на экскурсии, господин Помпеус. Пользуюсь каникулами, чтобы стряхнуть с себя книжную пыль и приглядеться немного к граубюнденской флоре. С тех пор как наш земляк Конрад Гесснер создал науку ботанику, мы усердно ее изучаем… Притом это и как бы вознаграждение мне за другое путешествие, от которого я добровольно отказался: я должен был, – продолжал он робко, но не без тайного тщеславия, – поехать в Прагу ко двору чешского короля, где благодаря особой ко мне милости назначен был пажом.
– И очень умно поступили, не поехав туда, – насмешливо бросил Помпеус Планта. – Этого несчастного короля ждет в недалеком будущем печальный и позорный конец. А затем, – язвительно добавил он, – если вас увлекает флора Реции, то надо бы вам ознакомиться и с флорой Вальтеллины… Вот вам и повод навестить вашего школьного товарища Енача в его судилище…
– Если бы и навестил его, преступлением это не счел бы, – ответил Вазер и вспыхнул от негодования, возмущенный неделикатным вмешательством в его планы.
– Негодяй он! – проворчал Помпеус Планта.
– Извините, но… конечно, это у вас в пылу гнева вырвалось… У вас и есть, быть может, основание возмущаться моим школьным товарищем, и я не стану теперь оправдывать его… Позвольте лучше сказать мне несколько слов об этих замечательных колоннах: они римского происхождения? Вы должны это знать: ведь ваш знатный род известен в этих горах со времен императора Траяна…
– Все это скажет вам ученый друг ваш, кровавый пастор, – ответил Планта. – Ты готова, Лукреция? – крикнул он девушке, которая удалилась от них, когда Планта стал горячиться, и с огорченным личиком стояла подле одной из колонн.
Слуга подвел к ней снова оседланную лошадь.
– Прощайте, Вазер! – сказал Планта, вскочив на другого коня. – Не могу пригласить вас заглянуть на обратном пути ко мне в Домшлег, что не преминул бы сделать при других обстоятельствах. Эти подлецы, стоящие теперь у кормила власти, опечатали мой замок и повесили на моих воротах обесчещенный ими герб Граубюндена.
Вазер поклонился и несколько мгновений задумчиво смотрел вслед уезжающим. Затем наклонился и поднял с земли свою раскрытую записную книжку, но, прежде чем захлопнуть ее, взглянул опять на свой рисунок… А это что? Детская неискусная рука вписала большими буквами между торопливо зарисованными силуэтами колонн: «Giorgio, guardati!» («Георг, берегись!»)
Вазер, качая головой, закрыл книжку и сунул ее глубоко в карман.
Тучи тем временем сгустились и уже темной пеленой затягивали небо.
Вазер быстро шагал среди потемневших гор. Живые глаза его время от времени еще останавливались на мрачных, жутких теперь, скалистых громадах, но он уже не старался, как утром, с жадным любопытством удерживать в памяти их причудливые очертания. Он напряженно думал и с помощью воспоминаний искал ключ к разгадке вписанных в его книжку слов.
Это предупреждение могло быть написано только Лукрецией.
Когда зашла речь о Еначе, она, вероятно,