.
меньше копался в их с Таней отношениях, вернее, в отсутствии таковых. Но раз она живет как хочет, то почему ему нельзя? Для Гоги семья – это 7-Я, это полный дом людей, гостей, горячий чай и накрытый стол. Зарабатывал он нормально. И все это могло быть, но никто этого не хотел. У Тани и ее мамы были другой быт и другие представления о семье и ее жизни, они из разных огородов, или даже, точнее, из разных вод. Но не может морская рыба жить в пресной речной воде – будет вечная адаптация, которая так и не наступит. «Надо пока оставить все как есть, – умозаключил Гоги, – Маргоша еще слишком мала».
А Валька цвела. Ее душа пела, она влюбилась. В ее жизни появился мужчина номер один, мужчина, которому она смотрела в рот, внимала ему и растворялась в нем. Она искренне не понимала, почему он не может переехать к ней. Ах, как счастливо бы они жили! Как счастливо! Как-то после жарких объятий, когда Валя, вжавшись ему в плечо, боялась повернуться, чтобы не спугнуть нежность, бесконечную нежность, Гоги вдруг спросил:
– Валя, а как ты жила до меня?
Валя не смутилась ни капли:
– Ты хочешь спросить: не как, а с кем? Верно?
– Может, и так.
– Да никак не жила. Просто спала с Колькой-грузчиком.
Гоги представил полупьяного Кольку, грубо и бесцеремонно трогавшего его Валю.
– Зачем? – спросил он.
– Ну я ведь не знала, что ты появишься у меня. Если б я знала… – вздохнула Валька, – Я бы тебя ждала! Честно!
– А где ты родилась? Откуда ты? – и Гоги затянулся сигаретой, сизый дымок окутал спальню.
– Я? В Рязани. Разве не говорила? У нас в Рязани грибы с глазами… – Валя заговорщически и хитро улыбалась и шагала пальцами по мохнатой груди Гоги. – Их едять, они глядять. Их беруть, они бягу-у-у-у-у-у-уть! – И Валька, накрывшись с головой одеялом, задрыгала ногами и захохотала.
Гоги щекотал ее, и им было просто и понятно. Не было никаких условностей.
Примерно через год Валька забеременела. Она гордо выпячивала еще не существующий живот и с первого дня объявила, что будет мальчик. Гоги не знал, как быть, хотя Валя не ставила ему условий и претензий также не высказывала. Она решила родить «для себя», как говорили в народе. Гоги был счастлив и в то же время понимал, что признаться Тане он не в силах. Признаться Тане означало бы навсегда лишить себя возможности видеть Маргошу или бы пришлось воровато прятаться под забором школы и высматривать родной силуэт. Гоги опять решил подождать.
Валька до последнего дня работала, хотя Гоги настаивал, чтобы она ушла. Но это был его долг. Он понимал, что будет трудно, что придется «переехать» на эту чертову заправку, чтобы никто не заметил отсутствия денег. Но Валя решительно отвергала его помощь. Работа ей в радость, когда надо, тогда и уйдет, тем более что провожать ее в декрет решили с почетом: скинулись на детское приданое все и с удовольствием, потому что она была душой и настроением. Ее любили все, включая бывшего любовника Кольку, который как-то сказал, что если мужчина ее того… (то есть бросит), он, Колька, мальца воспитает как надо! Не боись, мол.
Валька