От мира сего (сборник). Энли Плетикос
бога, вроде, верил,
Но попов
За жадность не любил.
Что-то о жрецах прочел однажды
В книге про египетскую знать,
И, вздохнув, заметил:
– Сила вражья,
Видно, все жрецы –
От слова «жрать».
И добавил, покосившись строго:
– Дармоедов кормят дураки.
От любой работы
Не беги – но
В храме не служи,
Не веря в бога.
Первые шаги
Восхищенные родичи ахали,
Удивляясь талантам ребят,
И дошкольные наши каракули
Умиленные мамы хранят.
Но для взрослого – дело бесспорное –
Ничего в этих опытах нет.
Точно так же посмотрит история
На каракули наших побед.
Душа ребенка
Душа ребенка, что лесной ручей,
Неповторима чистотой своей.
Доверчиво лаская берега,
Бежит ручей в далекие луга,
Где скопленный веками перегной
Уносится стремительной волной.
Вода мутнеет, ей невмоготу
Вернуть себе былую чистоту…
Со дна души, насмешек не боясь,
Стихами я вычерпываю грязь.
Покажется, что цель совсем близка,
Рука уже касается песка,
Но…снова стоки грязные текут,
И глохнет ручеек, впадая в пруд.
Беженцы
Я до сих пор
Из года в год
Во снах тревожных вижу снова
Сибирских сопок гололед,
Сухую даль полей Тамбова…
Военных беженцев пути
Тянулись через всю Россию.
И там, где довелось расти,
Деревни словно бы родные.
Война, не зная слова «жалость»,
Пытала душу на излом,
Так, что она вдруг обнажалась
Со всем, что есть, –
Добром и Злом.
– Ну, бабы, кто из вас покойный? –
Спросил небритый санитар,
Стараясь
В тесноте вагонной
Дощатых не касаться нар.
Старуха с них едва тащила
Худое тело старика.
В ее глазах не горе стыло –
Недоуменье и тоска.
Битком набитою бедою,
Несло теплушку на восток,
Как сорванный взрывной волною
Домашней яблони листок.
Говорила Агафья Авдеевна,
Кость обгладывая куриную:
– Ой, ребятушки,
детки бедные,
Выкуирываные…
Матка, что ли, у вас глужанелая,
Хоть учителка, тилигентная…
Ну чего бы вам немцы исделали?
Она баба, к тому же
детная…
Небо желтое над деревнею
Разлинеено черными дымами,
Нес я хлеб от Агафьи Авдеевны,
Что на мамино платье
Выменяли.
На полинявшей гимнастерке
Медалька светлая висит,
Стаканом меряет махорку
На рынке пьяный инвалид.
Я, пацаны, был гармонистом! –
Он