Куда глаза не глядели. Евгений Цепенюк
каменной глыбе, торчащей из земли рядом с очередным перекрёстком. На обтёсанном боку виднелись надписи, большей частью, увы, нечитаемые. За исключением одной, намазюканной самосветящейся краской прямо поверх древних рун: «Налево поедешь – голодным останешься! Направо поедешь – в стогу заночуешь! Прямо поедешь – буквально через четверть часа на постоялый двор «Царский рай» попадёшь! Самое свежее пиво, самые мягкие перины, небывалый комфорт!».
Насчёт четверти часа сладкоречивый вандал не обманул. А вот насчёт комфорта – увы, запущенный вид строений и неприветливость бородатой хозяйской рожи особого доверия не внушали. Но успевший утомиться путник особо привередничать не стал – только поинтересовался, найдётся ли для него отдельная комната.
– Если никого больше нелёгкая не принесёт, то будет отдельная, – осклабился бородач.
– А если принесёт? – недопонял Пеон.
– Тогда будет двухместная.
– А если я заплачу за оба места?..
– Ух ты, заплатит он! А может, ещё и ужин в постель желаешь? Да чтобы дочурка моя принесла, на блюде с голубой каёмочкой?!
– От ужина не откажусь, только я бы предпочёл за столом… или это была шутка?
– Это была угроза! Да ладно, шутка. Нет у меня дочери… сыновья только, да и те в отлучке.
Пеону показалось, что хозяин добавил себе под нос ещё что-то вроде «…на твоё счастье», но очень неразборчиво.
– Чего-чего, простите?
– Не расслышал, что ли?
– Не расслышал.
– А я специально сказал так, чтобы ты не расслышал. Ладно, будет тебе ужин.
Еда оказалась на удивление съедобной, обе постели – мягкими и, вроде бы, без клопов. Пеон выбрал левую, принял горизонтальное положение и, проваливаясь в сон, успел только подумать, какое же это утомительное, однако, дело – поиск приключений.
– Эй, сосед, ты чего, спишь, что ли? Ты это дело брось! Вставай давай, пивка выпьем.
Пеон натянул одеяло на голову, но от этого голос, хрипловатый и очень уверенный, зазвучал не намного тише.
– Я сплю. Сам пей.
– Ну ты неправ! Вот тут ты капитально не прав. Одному пить нельзя, так и запомни накрепко. А то сопьёшься в два счёта, и всё – ты никто, и звать тебя никак.
– Ну не пей, значит. Да что хочешь делай, только не буди.
– Во даёт! Ладно бы я напрашивался, а то ведь угощаю… Ты откуда такой настырный взялся?
– Из Залужанска, – буркнул Пеон. – И это не я настырный, а ты.
– Да ну?! Из Залужанска, в таком камзольчике, да налегке?! Что-то ты темнишь. Или ты принц какой-нибудь странствующий, или разбойник. А на разбойника ты не похож. Хозяин наш похож, но не о нём сейчас речь. Так ты кто по жизни-то?
– Художник, – эта ложь на самом деле была почти что правдой: Пеон, действительно, брал уроки живописи и даже не раз удостаивался похвалы самого профессора Золотобуха.
– Ну, это, скажем, не профессия. Такое много кто про себя заявить может. Даже я вот, к примеру.
– Рисую