В профиль. Илья Ильвес
arti «Vertigo»[1].
Желчными язвами давится купол,
Полнит полынь зеленеющий контур
Жирной пощёчиной по горизонту.
Ночь подбирает холмистые трупы.
Головы падают в короб мглы неба,
Хлещут фосфаты гниющих затылков.
Рот мой сложился в блюющий молебен
Внутрь опрокинутой мною ухмылки.
Луновращенье плюётся шипящим
Маслом по лицам секущей картечью.
Я не узнал в отраженье кипящем
По интонациям собственной речи
Глаз своих гарь и волос беспринципность.
Грохнул по городу лай экипажа –
Я проводил его взор монотипный
До полутьмы переулочной сажи.
Брошен стою и раздавлен спиралью
Жилистой улицы, гнилью свинцовой.
Не утопая в бессмысленной дали,
Не возвышаясь из пепла былого.
Сонность. Наст сна. Руки в тон пляшут фугу.
Воздух льда. Лёд дня пошёл тактом в Верди.
Я с ним – немой мим – предельностью звука,
В пыль зажимаю пустое бессмертье.
Водоворот воет звёзд пучеглазых –
Ржавчиной крошит ржаное светило.
Стелет туманом мучная гримаса.
выжгло пространство время убило
< 2010 >
В городе N…
Пружина дня, дрожа в тугом финальном обороте,
Заплачет. Скрипнет ночи катафалк несмазанных авто.
Взмахнёт, застынет звёздная игла, точно в разброде
Чувств. Ансамбль архитектурный пыль со смычков смахнёт мостов.
Качнёт надтреснутый граммдиск, падёт на граммофонный
Гроб грунта, розой черноты ветров царапая лицо.
Сдул Вагнер мрачной пыли горсть на город N. Ионный
Залп тишины взорвал звучанья глушь к чертям, в конце концов.
Fortissimo silencio[2] бьёт в рунатинью плевры,
Неистово колотит Хануман в тамтамы мозга на
Арене сirci conscientiae[3]. Петра Минерва
Пре/любо/действует в квадрате чёрного О2 со сна
С Grand-интермедия норд-оста перемен. Льёт танго
каблуков в беззвучном шорохе гро эвфемизм движенья.
Ласкаясь к камню, из уретры ретро/града Mазох извлёк Fandango
Неба хрусталя в кулак домов до семяизверженья
Сжатого на простынь зимнего одра. С бедра луны
Стекает фарш дорог в стакан разбавленного молока
Заката. Ка́тит в трёх долях железных песен полночь со струны:
Noir блеск бальных площадей, воск …лябров ламп. Из ка-
Кофейнии немых речей съезжающихся тает
газетных вырезок супрематически затменная
Частица necro lingua[4] времени, пространства крае/
у́гольный мольберт. Сна палантин, как неизменная явь,
Скрыл сюр реальности, пар дня, обратный ход предмета,
Ланцетом керосина выскреб черепные урны фонарей,
Вспять, в каземат рябых луж выплеснул остатки света.
Сорвал коррозию молчания чахоточный борей.
Мрак извергал мрак. Бил зеркала́ льда. В проклятьях рта
Я, мимикрирующим к мраку Фебом, ввергся в ночь.
Ostende mortua[5] мне указал на дверь в движении перста.
Седьмой печатью садомия спички неба догорает прочь.
Семёрка, тройка… О! И вы, мадам, но что за амплуа?
Снег шёл, бежал, споткнулся на меня, что навзничь в алом
Кровопусканье газа отблеске застыл, разбив монокль
Января. Я на плечах донёс его в бордель, где талым
Языком в тоску, в утиль, в бокал лил ду́ши мёртвый Гоголь,
Кобо́льды кокаинили нюх белоснежным прахом.
Горел зелёным пламенем Верлен, туманился в пастель
Моне, Венера бичевала с/мех, смерть грызла Баха
И палевый Поли/шинель отряхивал с себя апрель.
В убранстве вечера ломи́т от яств стол черепичных
Крыш – лишь rouge окон пуст. Носит кельнер блюд изыск аморфный:
Bleu d'Auvergne из гнили стен, foie gras тел кирпичных,
Le caviar noir зрачков труб в соусе burana Орфа. Fa…
(В метаброженьи формы в крах зазеркальной преисподней)
…Giano флюгера, carpaccio из витрин, al dente
Камня мостовых,
Ad gloriam arti «Vertígo» (лат.) – во славу искусства головокружения.
Fortissimo silencio (итал.) – нарастающая тишина.
Circi conscientiae (лат.) – цирк сознания.
Necro lingua (лат.) – мёртвый язык.
Ostende mortua (лат.) – представление смерти.