Тетради 2013 года. Александр Петрушкин

      сверчит [покрытый кожей и хитином]

      меридиана ангел и подлец,

      чтоб жизнь тебе не показалась длинной

      и приключилась всё же под конец.

      О, людоед [под тканью голубиной]

      с пластмассовым стаканчиком в глоток,

      и ножичком в ладонях перочинных,

      порежется лишайником на чпок.

      Такая осень на меридиане —

      что нечего и незачем писать.

      В сугробе пьяном – с рожей и часами —

      о бабе думать – с филогиней спать

      с химическим ожогом в селезёнке.

      С кромешной тьмою переезжий Че,

      храня с Урала бабу под пилоткой,

      следит, как едешь ты вообще, вообще.

      3 ВАРИАНТ

      В одиннадцать часов утра

      темно на этом свете,

      что означает, что на том

      москва – в поту и смерти,

      с таджикской немощью во рту,

      с водой мордовской в коже,

      и как бы ей уральский стыд

      в отместку осторожен.

      В одиннадцать часов косых,

      летящих вертикально,

      к которым ты почти привык,

      с линейкой пятибалльной

      к тебе подходит вялый бог,

      и гипсовой рукою

      подписывает эпилог.

      Свободою такою

      пока спускаемся в Аид

      и пишем – прицепные,

      и непохожие стихи едят

      Урал с Москвою —

      пока в одиннадцать утра

      темно от разговора,

      гуляет слева от утрат

      ментяра стоголовый.

      Гуляет стыд и режет срам

      свои, как масло, ноги

      почти прозрачным существам,

      стоящим на пороге,

      когда в одиннадцать утра

      светло, и гул проносит

      нелепых, как птенцов, в губах

      и воды дворник косит.

      4 ВАРИАНТ

      Февраль синицу подметает,

      и в форточку её глядит,

      и ничего не понимает —

      хотя на воздухе горчит.

      И Иванов, нелепый Коля,

      обросший перьями в анфас,

      читает Одена для Оли,

      и немец хлещет «was ist das».

      Повсюду Квантум и Перфектум,

      школяр немого перевода,

      февраль, блуждающий вдоль стенки,

      как поиск повода и входа

      для сущих пустяков синичьих,

      чьи коготки на глине стёрты

      повсюду ласковость купчины

      и дым упоротый, как чёрт, и

      стоящий посредине мессы,

      которой лишь язык наш стоит,

      февраль синицу вынимает

      на словаре, который воет,

      февраль заглядывая в это

      синичье отраженье снега

      пытается впихнуть ей в горло

      за всё [особенно за лето].

      И я смотрю на огород свой,

      в котором птица оживает —

      в окошко метеор летит

      чтобы прибиться к местных стае.

      5 ВАРИАНТ

      Всё