Гадание при свечах. Анна Берсенева
не собирался выходить на улицу, а просто выглянул зачем-то из квартиры и увидел Марину. И теперь стоял на половине первого лестничного пролета и, не особенно стесняясь, внимательно рассматривал ее.
Из-за его пышной шевелюры и густых усов Марина не поняла, сколько ему может быть лет. Но, кажется, он был довольно молод, хотя глаза у него были какие-то туманные.
– Послушайте, девушка, – вдруг сказал он. – Вас как зовут?
– Марина, – ответила она и тут же подумала: «Зачем, разве я собиралась с ним знакомиться?»
– А вы не позволили бы мне, Марина, вас нарисовать? – вдруг предложил молодой человек. – По-моему, вы так вовремя появились, просто перст судьбы! А я как раз думал о чем-то подобном…
– Что значит – о чем-то подобном? – спросила Марина.
Эти странные слова заинтересовали ее. Тем более что они были произнесены таким естественным тоном, словно молодой человек спрашивал у нее, как пройти в ближайший гастроном.
– Да о том, как меняются человеческие глаза и как передать это на холсте, – пояснил он. – А ваши глаза – просто живая иллюстрация к моим мыслям.
– Да как же вы их разглядели? – невольно улыбнулась Марина. – Вот так, сверху, издалека?
– Говорю же – перст судьбы, – сказал молодой человек. – Меня зовут Глеб, будем знакомы. Так как, Марина, согласны?
«А что? – подумала Марина. – Может быть, и правда – перст?»
Ей стало весело и смешно. Как же все-таки удивительно устроена жизнь, какие неожиданные сюрпризы она готова преподносить ежечасно! Или – не жизнь, а только Москва?..
Она уже готова была кивнуть и подняться наверх к художнику Глебу, как вдруг что-то переменилось в ней. Словно исчезли куда-то и покой, охвативший ее, когда она вошла в этот дом, и легкое веселье, связанное с появлением художника, – и осталось только одно пронзительное, мучительное чувство: невозвратность…
Марина знала, почему оно пришло – вот так, вдруг. Она вспомнила Женю, и не было в мире ничего сильнее этого воспоминания. Может быть, странный взгляд художника Глеба напомнил ей Женины дальнозоркие глаза или что-то другое – неважно.
Радость ее исчезла, и остался только ноябрьский день, давно не мытая лестница и незнакомый человек, почему-то собирающийся рисовать ее глаза.
– Извините, Глеб, – сказала Марина, – я просто ошиблась, дом перепутала. И я спешу, мне некогда.
– Подождите же, Марина! – воскликнул Глеб. – Может быть, вы мне телефон ваш хотя бы дадите? Я бы позвонил, когда у вас будет время!
Не слушая его, Марина вышла из подъезда.
Теперь ей было все равно, куда идти. Ей вообще не хотелось идти, а хотелось только одного: сесть где-нибудь, где никто не будет ей мешать, и, глядя перед собою, не видеть ничего. Только вслушиваться в себя, в Женю, трогать ту невидимую нить, которая протянулась между ними.
Впервые с того момента, когда она попала в Москву, Марина пожалела о своей уютной комнатке в Орле. Там, вернувшись после первой встречи с Женей, могла она часами думать о нем, видеть его и чувствовать,