Погружение в Солнце. Дэвид Брин
чесаться, но руки безмятежно покоились на коленях, пока зуд не утих сам собой. Соленый запах моря был приятным, но он отвлекал. Джейкоб заставил его исчезнуть. Затем отключил стук сердца, прислушиваясь к нему с безраздельным вниманием, пока не привык настолько, что перестал замечать.
Как повелось в последние два года, Джейкоб довел транс до фазы очищения, когда перед глазами с поразительной скоростью появляются и исчезают разные образы, избавляя от боли, а два полушария, разлученные друг с другом, пытаются снова слиться в единое целое. Этот процесс никогда не доставлял ему удовольствия.
Он был один, почти совсем один. Оставался только фоновый шум голосов, приглушенное бормотание, еле различимые обрывки фраз. На миг Джейкобу показалось, будто он уловил, как Глория и Джонни спорят насчет Макакаи, а потом голос самой Макакаи, щебетавшей что-то фривольное на своем языке, примитивно преобразованном в троичный код.
Он бережно отгонял от себя все звуки, ожидая одного, который всегда появлялся с предсказуемой внезапностью: голос Тани, что-то кричавшей ему (он так и не смог разобрать, что именно) и падавшей в бездну, пролетавшей мимо его протянутых навстречу рук. Он слышал ее голос, пока продолжалось падение, все двадцать миль, ее силуэт постепенно превратился в крохотное пятнышко, а потом и вовсе исчез, а Джейкоб по-прежнему слышал, как она зовет его.
В конце концов умолк и этот тихий голос, оставив после себя непривычную тревогу.
В мозгу вспыхнула картинка: жестокая, гротескная версия недавнего инцидента в приграничной зоне. Он вдруг снова перенесся туда, но на сей раз оказался в толпе поднадзорных. Бородатый мужчина, одетый как жрец пиктов, протянул ему бинокль и кивком велел воспользоваться им.
Джейкоб поднес бинокль к глазам и посмотрел туда, куда указывал мужчина. Изображение плавилось из-за исходящих от асфальта волн жара, по ту сторону протянувшейся от края до края горизонта линии леденцово-полосатых столбов, достававших до самого солнца, подъехал к остановке автобус.
Затем картинка исчезла. С выработанным за годы тренировок безразличием Джейкоб поборол искушение обдумать увиденное, и его сознание заполнила пустота.
Тьма и тишина.
Он оставался в глубоком трансе, рассчитывая, что внутренние часы непременно подадут сигнал, когда придет пора очнуться. Джейкоб медленно продвигался мимо неясных контуров, лишенных символики и давно знакомых смыслов, ускользающих от попыток описать или запомнить их. Он терпеливо искал ключ, который наверняка был где-то рядом и который когда-нибудь обязательно найдется.
Наконец исчезло даже время, затерявшись среди других вещей в глубине переходов.
Безмолвную тьму вдруг прорезала острая боль, выведя мозг из оцепенения. Потребовалось какое-то мгновение, вечность, длившаяся, скорее всего, не больше сотой доли секунды, чтобы установить ее источник. Боль оказалась пронзительно-голубым светом, который проник сквозь сомкнутые веки и ударил по глазам, обретавшим под гипнозом необычайную