Сочинения. Уильям Мейкпис Теккерей
скрыто, мы провели этот вечер как нельзя лучше. Опорожнив вторую бутылку, а потом и третью (я слышал, как матушка спускалась за каждой в погреб, но не вносила в гостиную и все тот же дворецкий Тим ставил их нам на стол), мы наконец расстались; Фэган обещал еще этим вечером переговорить с секундантом Квина, а утром мне сообщить, где назначена встреча. Впоследствии я не раз задумывался над тем, как сложилась бы моя судьба, не влюбись я в столь нежном возрасте в Нору и не запусти бокалом в Квина, сделав дуэль неизбежной! Я, может быть, всю жизнь прозябал бы в Ирландии (ибо разве не была мисс Квинлен, жившая в двадцати милях, богатой наследницей, да и дочка Питера Берка в Килвангене разве не унаследовала отцовскую ренту в семьсот фунтов, а ведь я спустя несколько лет мог бы заполучить любую из них). Но, видно, мне было на роду написано стать бездомным странником, – мой поединок с Квинем, как вы вскоре услышите, вынудил меня еще в ранней юности оставить родной дом.
Никогда я не спал крепче, чем в эту ночь, что не помешало мне проснуться утром чуть раньше обычного; и, как нетрудно догадаться, прежде всего мелькнула у меня мысль о предстоящем поединке, к которому я чувствовал себя вполне готовым. По счастью, в спальне у меня нашлись чернила и бумага, ибо разве я, одержимый любовью глупец, не кропал вчера чувствительные стишки в честь Норы? Сейчас я снова взялся за перо и настрочил две записки, невольно думая, что это, может быть, последние письма, какие мне суждено писать. В первом я обращался к матушке.
«Досточтимая госпожа! – гласило мое письмо. – Сие Вам вручат лишь в том случае, если мне суждено пасть от руки капитана Квина, с коим я сегодня встречусь на поле чести, чтобы драться на шпагах и пистолетах. Если я умру, то как образцовый христианин и джентльмен, да и могло ли быть иначе, принимая в разумение, какая мать меня воспитала! Прощаю всех моих врагов и как послушный сын испрашиваю вашего благословения. А также изъявляю желание, чтобы кобыла Нора, подаренная мне дядюшкой и названная в честь самой вероломной представительницы ее пола, была возвращена в замок Брейди, а еще прошу отдать мой кортик с серебряной рукояткою лесничему Филу Пурселу. Передайте мой привет дядюшке и Улику, а также тем из девиц, кто на моей стороне. Остаюсь Ваш послушай сын – Редмонд Барри».
Норе я написал:
«Эта записка будет найдена у меня на груди вместе с подарком, коим Вы меня осчастливили. Он будет обагрен моей кровью (разве что мне удастся спровадить на тот свет капитана Квина, которого я ненавижу, но прощаю) и послужит для Вас лучшим украшением в день Вашей свадьбы. Носите же его и думайте о бедном юноше, которому Вы его подарили и который умер за Вас (как готов был умереть ежечасно). – Редмонд».
Написав эти послания и запечатав большой отцовской серебряной печатью с гербом дома Барри, я спустился вниз к завтраку, где матушка, разумеется, меня ожидала. Мы не обменялись ни словом о предстоящей мне встрече, напротив, болтали о том, о сем, тщательно обходя предмет, главным образом занимавший наши мысли; говорили о