Тихие яблони. Вновь обретенная русская проза. Сергей Дурылин
а артельщик Иван Семеныч, пакуя ящик, возражал:
– У монахинь не бывают генералы, Василий Николаевич.
– Бывают, – отвечал брат, – но без оружия. Бабушка важная. Генерал поздравит – и уедет. Больше ничего.
– А я, Василий Николаевич, читал про белого генерала, – сообщает брату потихоньку Филя, – у нас тут книжка есть.
И вот уже в руках брата замусоленная, исчерканная, перечитанная от скуки по многу раз всеми «подвальными» книжка про Скобелева. Брат не умеет читать, но делает вид, что читает ее, листуя. Лицо у него серьезно.
– Под белым генералом бомбой лошадь убило, – с восторгом шепчет брату Филька.
– А он? – еще тише спрашивает брат, и лицо его становится еще серьезнее.
– Он уцелел, – отвечает Филька.
Брат облегченно вздыхает и молча, не спеша, листует книжку.
Я зову его наверх, к маме, но нам обоим не хочется уходить. Брат показывает мне сверток со своими припасами, и, чтобы мама не забранила, мы решаем положить его потихоньку в пролетку, послав Фильку на это опасное дело. Филька уходит и через две минуты возвращается и громко объявляет:
– Мамаша идут садиться!
Мы прощаемся и бежим по лестнице, а Филька на ходу сообщает брату на ухо:
– Готово дело.
Мать в дверях прощалась с Анисимом Прохоровичем и говорила нам торопливо:
– Садитесь, садитесь, дети. Мы опоздаем.
Андрей трогал, и через четверть часа мы были у Святых ворот монастыря.
Монастырь был на окраине города. Одноглавый древний собор был почти не виден за высокой стеной; только золотой крест с золотыми цепями, прикреплявшими его к синей главе, сиял в осеннем небе четко и празднично.
У Святых ворот мы выходили из пролетки, а Андрей въезжал внутрь монастыря с переулка, в черные ворота. У Святых врат, на столике, покрытом голубой пеленой, стояла праздничная икона – Глава Иоанна Предтечи на блюде, в медном окладе. Перед иконою горел пук свечей, оплывавших на ветру; их было так много, что пламя свечей сливалось в один густой, плотный, красный язык, который колебался в разные стороны. Возле иконы стояла чаша со святой водой и две монахини продавали и ставили свечи. Мама дала на свечку, мы приложились к иконе. Это было начало праздника. Мы с братом, сняв шапки, прошли в Святые ворота. К собору вела дорожка под кленами, которые все еще были густы, все в золотом и красном. На дорожке, лицом к собору, на коленях стоял мальчик и молился, беспрестанно кладя поклоны.
Увидав маму, он встал под кленом и молча улыбался. Мальчик оказался не мальчик, а худенький мужичок, весь в белом, босой, безбородый, с редкими белыми волосами.
– Молись, молись, Егорушка, – сказала мама, поклонившись ему. – Мы тебе не помеха.
Мужичок наклонял голову и взмахивал ею кверху, обхватывая ее руками, и сокрушенно качал ею. Потом, не говоря ни слова, позади нас стал опять на колени и стал молиться на собор.
– Мама, что он? – спросил брат. – Ему больно?
– Не ему больно, – отвечала мама, – а он показывает, как Крестителю в