«Недаром помнит вся Россия…» Бородинское сражение в историческом сознании русских и французов (по следам 200-летнего юбилея). В. Е. Воронин
отдаленные последствия, восприятие события современниками и потомками. И это уравнение со многими неизвестными никогда не имеет одного-единственного верного решения. В этом суть».[60] Итак, Бородино вновь объявлено «национальным мифом». О том, чем является эта характеристика в большей степени – комплиментом или поводом для полемики – пусть судит читатель! Очень хотелось бы также своими глазами увидеть главнокомандующего армиями державы с абсолютистской (самодержавной) формой правления, который не являлся бы «опытным царедворцем». Разве Барклай, военный министр царя Александра, таковым не был (хотя бы по своему статусу)?!
Истоки критики полководческих способностей М. И. Кутузова и признания победы французов в Бородинском сражении обнаруживаются в сочинении видного прусского военного писателя и теоретика К. Клаузевица, являвшегося в 1812 г. офицером русской армии (впоследствии – прусского генерал-майора). В книге о войне 1812 г.[61] Клаузевиц не скрывал своего скепсиса в отношении Кутузова. Но Барклай де Толли, на фоне Кутузова, в рассуждениях прусского мемуариста выглядел еще менее выигрышно. Отметив 15-летнюю разницу в возрасте между двумя русскими военачальниками, Клаузевиц полагал, что «физической и духовной дееспособностью» пожилой и немощный Кутузов «уступал Барклаю, но по природным дарованиям, безусловно, его превосходил». По версии Клаузевица, в Бородинском сражении 120 тыс. русских, из которых 30 тыс. составляли казаки и ополченцы, противостояли 130 тыс. французов. Автор считал, что в «роли» полководца, противостоящего Наполеону в Бородинском сражении, Кутузов выглядел «далеко не блестяще и даже значительно ниже того уровня, какого можно было от него ожидать». Правда, Клаузевиц не до конца уверен в правоте этого своего мнения, так как во время сражения мог видеть Кутузова «всего одно мгновение» и в основе своего взгляда имел «мнение, которое непосредственно после сражения сложилось в армии». Нетрудно догадаться, что мнение о Кутузове в войсках, оставлявших Москву после тяжелейшего побоища на Бородинском поле, было не самым восторженным. Тем не менее, Клаузевиц дополнил свой комментарий утверждением о полной несостоятельности Кутузова как главнокомандующего во время генерального сражения: «Роль Кутузова в отдельных моментах этого великого сражения равняется почти нулю. Казалось, что он лишен внутреннего оживления, ясного взгляда на обстановку, способности энергично вмешаться в дело и оказывать самостоятельное воздействие. Он предоставлял полную свободу частным начальникам и отдельным боевым действиям. Кутузов, по-видимому, представлял лишь абстрактный авторитет». Но даже после такого отзыва автор снабдил военные таланты русского главнокомандующего более лестной характеристикой, нежели дарования Барклая. «Таким образом, – писал Клаузевиц, – если говорить о непосредственно персональной деятельности, Кутузов представлял меньшую величину, чем Барклай, что главным образом приходится приписать преклонному возрасту. И все же в целом Кутузов представлял гораздо большую ценность, чем Барклай. Хитрость и рассудительность обычно не покидают человека даже в глубокой старости; и князь
Там же. – С. 48–50.
См.: