Неуловимый корсар. Поль Д'Ивуа
что ящичек упал с неба и был брошен летучим демоном.
– Да, больше и нечего придумать, – согласился Джеймс.
– Но вы ведь не верите в эту чертовщину? – пожимая плечами, возразил директор.
– Конечно, нет, сэр. Но ведь этот случай необъяснимый.
– Действительно, необъяснимый.
– По-моему, самое лучшее, что мы сделали, это то, что объявили в газетах о награде в четыре тысячи фунтов стерлингов тому, кто выдаст Триплекса.
– Я тоже так думаю. Но объявление вышло неделю тому назад, а мы все еще не узнали ничего.
– Надо подождать, сэр.
– Ждать, ждать!.. А адмиралтейство?! Вы же знаете, что этот нахал решился прямо написать ее величеству!
– Я знаю, но что же делать? – сказал Джеймс.
Вместо ответа Оллсмайн тем же жестом выразил свою беспомощность.
В эту минуту послышалось два легких удара в дверь. Стук пишущих машинок прекратился как по волшебству.
– Войдите, – прозвучал голос начальника полиции.
В комнату вошла элегантная, грациозная женщина. Она была одета в простое черное платье, лицо ее, окруженное золотистым ореолом белокурых волос, было еще молодо и прекрасно, но тусклый блеск голубых глаз показывал, что она много и часто плакала, а легкие морщинки на лбу обнаруживали привычку к невеселым раздумьям.
– Леди Оллсмайн! – шепнули писцы, приподнимаясь, чтобы поклониться вошедшей.
Начальник полиции нетерпеливо повел плечом.
– Вы, Джоан! Я не ожидая видеть вас здесь, – сухо проговорил он.
– Действительно, здесь мне не место, – кротко возразила женщина, – но, поверьте, я не пришла бы сюда без важной причины.
– Какая же это причина?
– Корсар Триплекс, – тихо отвечала молодая женщина.
Оллсмайн побледнел и едва не выбранился вслух. Рука его невольно потянулась за револьвером, который он, подобно всем своим соотечественникам, всегда носил в кармане.
– Пройдем в соседнюю комнату, – сказал он. – Там все объяснится.
Кивком головы Оллсмайн пригласил Джеймса следовать за собой. Оба вышли вслед за молодой женщиной, предоставив писцам строить самые разнообразные предположения.
Они миновали длинный коридор и наконец вошли в небольшую белую с золотом гостиную, уставленную всевозможной мягкой мебелью. На одном из пуфов, скрестив ноги, сидел мальчик лет пятнадцати и сосредоточенно делал шапку из большой желтой афиши. Его старая коричневая куртка и такие же панталоны выделялись странным пятном на бархате обивки, его загорелые ноги без чулок были обуты в старые желтые туфли с выцветшими голубыми лентами, но всего страннее было лицо ребенка. Тонкие, правильные черты, маленький рот, прямой нос, гладкий белый лоб, густые белокурые локоны, выбивавшиеся из-под лихо сдвинутого на затылок берета, одним словом, вся наружность мальчика носила бы отпечаток благородного изящества, если бы не растерянный взгляд больших темно-зеленых глаз – взгляд идиота или безумного.
– А,