А теперь на Запад. Александр Калмыков
как же рекомендации о вреде курения, – подключился я к обсуждению личности вождя.
– Подействовали. Теперь товарищ Сталин глубоко не затягивается.
– А как выглядит кабинет? Зеленое сукно, зеленый абажур на лампе?
– Зеленого абажура там, правда, не было, но я был не в кремлевском кабинете, а в бункере.
Вопросы посыпались на бедного Куликова с двух сторон, так что он еле успевал на них отвечать.
– Коньяк товарищ Сталин действительно любит, но сейчас пьет его редко. Так что бутылка на столе была, но ее не открывали.
– А что же вы пили?
– Ну, товарищ Верховный сделал смесь вина и лимонада и угощал меня ею.
– Да, кстати, – вспомнил я о старом обычае, – раз уж заговорили о выпивке, то предлагаю обмыть вашу награду.
В другом случае подобное предложение было бы нарушением субординации, но мы с Куликовым с самого начала сработались, и он никогда не общался со мной как с младшим по званию. Да и само звание майора госбезопасности было получено им не без моей помощи. Правда, строгая сержантша могла запретить больному употребление спиртного, но Ландышева заявила, что пятьдесят граммов на сытый желудок вреда мне не принесут, и достала из тумбочки подозрительную флягу. Еще одну фляжку извлек из своего кармана майор.
– Я свою звезду уже раз пятнадцать обмывал, – подмигнул он, откручивая колпачок. – В каждом конструкторском бюро, с которым мне приходится работать, уверены, что меня наградили именно за внедрение их техники.
Увы, но попробовать привезенный майором коньяк мне не удалось. Дверь распахнулась без стука, и на ее пороге остановился высокий грузный мужчина с самодовольным лицом. Он явно не ожидал увидеть здесь энкавэдэшников, да еще сразу двоих. Впрочем, майор сидел спиной к двери, и его петлицы не было видно, а нарукавные знаки различия скрывал халат. О ведомственной принадлежности Куликова говорила только фуражка. Не поняв, что перед ним находится целый майор госбезопасности, пришелец нагло попытался изгнать сотрудников НКВД из палаты:
– Я военврач первого ранга Мушкин. Попрошу посторонних покинуть помещение и дать мне осмотреть раненого.
Ландышева уперлась руками в бока, точь-в-точь жена, встречающая мужа, вернувшегося за полночь, и попросила сначала предъявить документы. Требование было вполне законным, поэтому Мушкин послушно отдернул воротник халата и полез во внутренний карман за удостоверением. Однако достать он его не успел. Видимо, поза руки-в-боки была выбрана сержантом совсем не случайно, так как она за какую-то секунду успела не только достать револьвер, но и взвести его.
– Не двигаться! Руки вверх! – произнесла она негромко, но таким зловещим тоном, что мне самому захотелось поднять руки.
Военврач замер, боясь пошевелиться. Правая рука его застыла, не успев юркнуть за пазуху. На боку под халатом у него выступала маленькая кобура, но залезть туда он бы не успел. Я смотрел на происходящее, ничего не понимая, а рука уже машинально шарила на