Маркитант Его Величества. Виталий Гладкий
осталось лишь закалить заготовки, но время терпит, сделаю это завтра…
С этими словами он повернулся в сторону изрядно закопченной иконки Девы Марии, перекрестился на католический манер и достал из окованного жестью ларца, где хранил свои скудные сбережения, наваху.
– Было у меня неделю назад видение… ночью, – сказал он, пристально глядя на Алексашку. – Будто выросли у тебя крылья, и летишь ты с гусиным стадом в неведомую даль. Очнулся я и думаю – к чему это? Пораскинул мозгами и пришел к единственному выводу – уедешь ты из родного края, уедешь очень далеко и надолго. А что главное для кабальеро в пути? Надежное оружие. Прими эту наваху в знак нашей дружбы от чистого сердца.
Алексашка знал, что иногда Ворона заносит, и он такое выдает, что хоть стой, хоть падай. Иногда ему казалось, что его приятель – колдун. Впрочем, Федерико и не скрывал перед Алексашкой, что обладает странными способностями предрекать будущее. Чего стоило его предсказание о том, что сгорят приказные палаты, лишь недавно отстроенные после большого пожара 1667 года, когда город выгорел почти целиком. Ворон даже рискнул сообщить о своих видениях коменданту архангельского порта, но тот лишь отмахнулся от него; мало ли что взбредет в голову какому-то «немцу» (так поморы называли всех иностранцев).
Будь на месте коменданта человек более решительный и не трусливый, висеть бы Федерико на пыточной дыбе. Ведь его запросто могли обвинить в умышленном поджоге приказных палат с помощью нечистого, который уже раз показал свою силу, спалив город на корню. Не может человек прозревать будущее, если он не святой, а на праведника гишпанец совсем не был похож. Скорее, наоборот – его мрачная внешность не вызывала доверия, к тому же, кузнецы испокон веков считались колдунами. Конечно, в это верили только древние старухи, но иногда поморы прислушивались и к мнению сумасбродных жонок.
Комендант испугался, что его накажут за ротозейство. Он обязан был отреагировать на то, что говорил гишпанец. Но не сделал этого. Когда беда уже случилась, он пожаловал вечером в кузницу Федерико и долго угрожал ему разными карами, если тот развяжет язык, а затем бросил на стол кошелек с несколькими золотыми и ушел, хлопнув дверью. Вскоре коменданта перевели в другое место по его просьбе, и история с предсказанием пожара в приказных палатах быльем поросла. Но Алексашка твердо ее запомнил; он только-только познакомился с гишпанцем и внимал его речам, как откровениям.
Алексашка не без душевного трепета взял в руки наваху и открыл ее. В длину она была не больше ножа Федерико. Если рукоять навахи гишпанского мастера была отделана накладками из слоновой кости, то на нож, собственноручно изготовленный Вороном, пошли пластины из моржового клыка. Он украсил рукоять латунными вставками, а по голубоватому клинку словно пошла изморозь.
– Это дамаск, – сказал гишпанец, пробуя лезвие на остроту своим огрубевшим пальцем. – Никому в Европе неизвестен секрет этой стали, а вот мой мастер-наставник умел делать