Совершенство. Клэр Норт
и дурачившихся в нашем укромном месте в Уэстфилдсе, там, где мы все обычно тусовались, я уже потеряла счет времени. Я стояла на балконе и глядела на своих друзей внизу. Они тоже меня забыли. Я прислонилась к перилам и представила, как брошусь вниз, головой вперед, переворачиваясь в воздухе, как гимнаст, вот только не будет ни остановки, ни подскока внизу, а лишь белая плитка и кровь, кровь повсюду, и мои приятели, с визгом разбегающиеся в разные стороны от моего искореженного тела. Тут я поняла, что хотя и могла вообразить свою смерть во всех подробностях, почувствовать бьющий в лицо ветер и уходящую из-под ног опору, но решиться на это у меня не было сил.
Ради чего я жила?
Я увидела мертвую крысу, расплющенную на автостраде А-38 рядом с Маркитоном. Ее сбило что-то тяжелое и скоростное. Потому что крыса была маленькой, не было разбрызганных внутренностей и крови. Ее просто переехали: мех на месте, из-под него торчат лапки, нос повернут к обочине, сзади хвостик – словно ждущий выбивки ковер. Я считала желтые машины. Считала грузовики из Германии. Считала рефрижераторы. Я размышляла о том, как буду выглядеть расплющенной вот так, с головой плоской, как блин, а грузовики и фуры станут мчаться мимо. Я думала:
Вот.
Сейчас.
Самое время.
Теперь.
Сейчас я шагну вперед.
Вот.
Эта машина.
Эта фура.
Сейчас.
И я не шевельнулась.
На двадцать третий день одиночества я в центре города встретила маму.
Она гуляла с Грейс в огромной коляске, которую однажды мама с папой должны будут признать как кресло-каталку для растущего ребенка. Они покупали новые лампочки. Я держалась позади них, пока мама выбирала, медленно раздражая рассудительными расспросами прыщавого парнишку за прилавком.
– А какая у этой мощность? – спросила она, потому что всегда ревностно относилась к счетам за электричество. – У этой, кажется, слишком холодный свет, – приговаривала она. – У вас есть что-нибудь посимпатичнее?
Грейс терпеливо сидела посреди магазина, глядя на разноцветную лавовую лампу. Я встала рядом с ней, и при моем приближении она повернулась, издала негромкий звук и отвела взгляд, а несколько мгновений спустя я почувствовала прикосновение и обнаружила, что она держит меня за руку.
– Грейси, прекрати сейчас же! – выпалила мама, отводя ее ручку. – Извините, пожалуйста! – воскликнула она. – С моей дочкой иногда такое случается.
– Ничего страшного, – ответила я. – Все нормально.
Я стала ждать того, что, знала, должно было случиться. Что мама посмотрит на меня, улыбнется неуверенной улыбкой и спросит: «Я вас знаю?» или «Мы знакомы?». Что она почувствует странную, непривычную связь, велящую ей повернуться ко мне, стоящей у двери, и сказать: «Что-то в вас мне напоминает…» и пригласить меня на чай или спросить, как меня зовут, или произнести: «У меня была дочь, похожая на вас…», или… еще что-нибудь нафантазированное.
Но ничего этого она не сделала, хотя Грейс пристально глядела