Андрей Курбский. Николай Фудель
рубеж – езжай лесами, тропами, а в Москве тайно его подкинь царю в палаты, в Кремль, либо в другое место, где он будет, или еще что придумай… – Курбский говорил это запинаясь, хмурясь. – Понял? А на обратном пути заезжай в Псково-Печерский монастырь, попроси у игумена денег взаймы для меня, триста-четыреста рублей, скажи, как получу после похода поместье, так и отдам с лихвой. Да пусть не боятся войны – я их монастырь Литве разорять не дам. Ну?
Шибанов молча кивнул.
– Иди соберись, в ночь выедешь, до рубежа тебя конные проводят, покажут, где переходить. Ну?
Шибанов переступил, вытер рот, поправил ворот рубахи.
– А можно мне, – спросил, смущаясь, – в Коломенское заехать? Там сестра моя, сирота, в услужении живет, дак я ей кой-чего оставлю…
– Смотри, не опознали бы тебя там! – сказал Курбский. – Сам знаешь, что тогда… – И он потупился.
– Князь! – ответил Шибанов хрипло. – Ты не думай чего… того самого… письмо твое довезу, доставлю, ты не думай так-то…
Курбский быстро на него глянул:
– Царю письмо-то, Васька. Самому. Понял?
– Понял, – понижая голос, сказал Шибанов и поклонился в пояс, пальцами тронул пол.
У Курбского перехватило горло, он шагнул, обнял жесткие, неподатливые плечи, ткнулся губами в теплую голову, оттолкнул, сказал:
– Может, другого кого?
Но Шибанов повел плечом, боком вышел, крепко пристукнул дверью.
На дворе уже лежало солнце, голуби-сизари ворковали на желобе, за оградой заржал жеребец Радзивилла Черного, и наступил день.
6
День шел за днем – июнь, июль, август, – жаркий и пыльный, и грозы шли с юго-западным ветром, ночью озаряло черное окно, рокотало грозно в меднобрюхих тучах, выхватывало белым огнем смятенные ветви деревьев, но дождь не выпадал, и сухо, душно проходила ночь, чтобы уступить еще одному дню.
Сильное тело Андрея томилось в такие ночи и ждало дня, чтобы впитать росу, солнце, травяной, выстоявшийся дух заливного луга. Он отъезжал часто из города то с соколами к реке, то вместе с разъездом к рубежу – тело просило боя, выхода сил и обиды, но от стычек его оберегали по приказу Радзивилла Черного, который не раз упрекал его в легкомыслии и нетерпении. Но сколько же терпеть? Дошел слух, что в Смоленске собирается войско для вторжения в Ливонию, чтобы выйти к морю, запереть немцев в Риге. Это могло статься: Полоцк, Орша и Юрьев – пограничный рубеж – были в руках царя Ивана, а страстную мечту его выйти к морским путям в Англию, Голландию, Францию Курбский давно знал. Приехал тайный лазутчик, Радзивилл заперся с ним, и Курбского не позвали. Он кусал губы, притворялся равнодушным, потом взял пару слуг и ускакал в дальнее урочище, где была рыбацкая избушка, вернулся только поздно ночью. Мишка Шибанов, который теперь был его личным слугой вместо дяди Василия, спал так крепко, что проснулся только тогда, когда Андрей нечаянно наступил ему на ногу, – он спал на кошме у порога; сел, таращась на свечу, нащупывая зачем-то нож под одеждой. Известно, молодой сон самый дурацкий.
Андрей