Записки. 1793–1831. Я. И. де Санглен
замок Лоде, о чем давно говорили. Зубов не шел, а бежал с открытой головою к беседке и, вошедши в нее, пал на колена пред Павлом и донес о безнадежном состоянии императрицы. Великий князь переменяет цвет лица и делается багровым, одной рукой поднимает Зубова, а другой, ударяя себя в лоб, восклицает: «Какое несчастие!» – и проливает слезы, требует карету, сердится, что не скоро подают, ходит быстрыми шагами вдоль и поперек беседки, трет судорожно руки свои, обнимает великую княгиню, Зубова, Кутайсова и спрашивает самого себя: «Застану ли ее в живых?» Словом, был вне себя, от печали или от радости – Бог весть. Думают, что быстрый этот переход от страха к неожиданности подействовал сильно на его нервы и самый мозг. Кутайсов[44], который мне это рассказывал, жалел, что не пустил великому князю немедленно кровь.
Наследник с супругой выехали из Гатчины в пять часов пополудни, а граф Зубов скакал вперед, чтобы в Софии приготовить лошадей. Между тем, великий князь Александр Павлович, чрезмерно растроганный кончиной бабки своей, которой был любимцем, поехал за Растопчиным, которого уважал отец его, и уговаривал его ехать в Гатчину. Растопчин, приехав в Софию, нашел Зубова, заботившегося о лошадях. Через несколько времени явился наследник с супругой. Увидя Растопчина, сказал: «Ah! C’est vous, mon chеr Rastopchine! Vous nous suivrez»[45], и распрашивал его: в каком он положении застал императрицу? Подъехав к Чесменскому дворцу, Павел приказал остановиться. На слова Растопчина: «Quel moment роur vous, mоn Sеigneur!» – великий князь отвечал:
– J’аi véсu 42 аns; Diеu m’а sоutеnu, jusqu’à рrèsent, еt j’attends tоut dе Sа bonté[46].
В восемь часов вечера въехал наследник с супругой в Санкт-Петербург. Дворец был наполнен людьми, объятыми страхом, любопытством, ожидающими с трепетом кончины Екатерины; были и такие, которые, при перемене правления, ласкали себя надеждой на будущее возвышение. Великий князь вошел на минуту в свои комнаты и потом пошел на половину императрицы. Долго говорил он с медиками, и, в сопровождении великой княгини, вошел в угловой кабинет, куда призвал тех, которым нужно было отдать приказание. На другое утро, через 24 часа после удара, вошел он в ее опочивальню, спросил у докторов: «Имеют ли они хотя малейшую надежду?» – и получив отрицательный ответ, приказал призвать митрополита Гавриила с духовенством читать глухую исповедь и причастить императрицу Святых Тайн, что немедленно было исполнено.
В девять часов утра доктор Роджерсон, войдя в кабинет, где были великий князь и великая княгиня, объявил им, что Екатерина кончается. Павел тотчас приказал великим князьям и великим княжнам со статс-дамою Ливен[47] войти в опочивальню. Все расположились около умирающей в следующем порядке. Великий князь с великой княгиней по правую сторону, по левую – доктора и вся услуга императрицы; у головы Плещеев и Растопчин, а у ног князь Зубов, граф Зубов и пр. Дыхание императрицы становилось труднее, реже, наконец, вздохнув в последний раз, Великая окончила земное бытие свое…
Черты лица ее, доселе искаженные страданиями, приняли тотчас после смерти прежнюю
44
45
Ах, это вы мой дорогой Ростопчин. Следуйте за нами
46
Какой момент для Вас, монсеньор!.. – Мне 42 года. Бог поддерживал меня до сегодняшнего дня; и я жду от него всей его доброты
47