Николай Михайлович Карамзин. А.В. Старчевский
avec toute l’attention possible. Oui, monsieur, je puis dire sans ostentation, que je me sens capable de traduire cet exellent ouvrage sans le défigurer, ni même affaiblir beaucoup l’énergie de votre style; mais pour conserver toute la fraicheur des beautés, qui se trouvent dans loriginal, il faudrait être un second Bonnet, ou doué de son génie. D’ailleurs notre langue, quoique fort riche, n’est pas assez cultivée, et nous avons encore très peu de livres de philosophie et de physique, écrits ou traduits en russe. Il faudra faire de nouvelles compositions, et même créer de nouveaux noms, ce que les Allemands ontété obligés de faire, quand ils ont commencée à écrire en leur langue; mais sans être injuste envers cette dernière, dont je connois toute l’énergie et la richesse, je dirai que la notre a plus de souplesse et d’harmonie. Le sentiment de l’utilité de mon travail me donnera la force nécessaire pour en surmonter les difficultés.
Vous êtes toujours si claire, et vos expressions sont si precises, que pour à présent je n’ai qu’à vous remercier de la permission, que vous avez bien voulu me donner, de m’adresser à vous, en cas que quelque chose dans votre ouvrage m’embarassât; si j’ai de la peine, ce sera de rendre clairement en russe ce qui est très claire en français, pour peu que l’on sache ce dernier.
Je me propose aussi de traduire votre “Palingénésie”. J’ai un ami (Mr. N.N. à Moscou), qui s’estime heureux, ainsi que moi, d’avoir lu et médité vos ouvrages, et qui m’aidera dans mon agréable travail; et peut être que dans l’instant même, où j’ai l’honneur de vous écrire, il s’occupe à traduire un chapitre de votre “Contemplation” ou de votre “Palingénésie”, pour en faire un présent à son ami, à son retour dans sa patrie.
En présentant au public ma traduction, je dirai: “Je l’ai vu lui-même” et le lecteur m’enviera dans son cœur.
Daiguez agréer mes remerciements de l’accueil favorable que vous avez eu la bonté de me faire, et le respect profond, avec lequel je suis, etc../». [25]
Из этого письма видно, в какой степени Карамзин владел французским языком. Вскоре после этого Карамзин опять явился к Боннету, который ему сказал: «Вы решились переводить “Созерцание природы”, начните же перевод Ваш в глазах автора, и на том столе, на котором оно было сочинено. Вот книга, бумага, чернильница, перо». Карамзин исполнил его волю, сел в кресло, взял перо и начал переводить. Боннет стоял позади его и смотрел на работу. Окончив первый параграф, Карамзин стал читать вслух. «Слышу и не понимаю, – сказал Боннет с усмешкою, – но соотечественники Ваши будут, конечно, умнее меня. Эта бумага останется здесь в память нашего знакомства».
Боннет обещал дать Карамзину новые примечания к «Созерцанию природы», в которых он сообщает известия о новых открытиях в науках, дополняет, объясняет, поправляет некоторые упущения и прочее. «Я человек, – говорит Боннет, – и потому ошибался; не мог сам делать всех опытов, верил другим наблюдателям, и после узнавал их заблуждение». Карамзин продолжал посещать Боннета, разговаривал с ним о разных предметах и обогатил себя многими сведениями.
В конце февраля 1790 года Карамзин хотел оставить Женеву и ехать в Прованс, к местам, воспетым Петраркою. Тут он приступил к составлению плана для своего дальнейшего путешествия. Ему хотелось проехать в южную Францию, увидеть прекрасные страны Лангедока и Прованса. – Уезжая из Женевы, Карамзин пошел проститься с Боннетом и получил от него обещанные примечания к «Contemplation»[26].
Итак, Карамзин расстался с прекрасною Швейцарией, в которой душа его перечувствовала столько приятных ощущений. Он был уже в Лионе, наслаждался его окрестностями, и, оставив этот город, решился ехать не на юг, как прежде предполагал, а на север, и именно в Париж. Причиною тому было следующее обстоятельство: товарищ, с которым Карамзин выехал из Женевы, не получил в Лионе векселя. Оставшись почти без денег, не мог сопутствовать Карамзину на юг, как они уговорились прежде, и должен был ехать в Париж. Добрый Карамзин пожертвовал дружбе личными выгодами и поехал вместе с ним.
Карамзин приехал в Париж 27 марта 1790 года. Каждому из читателей, без сомнения, любопытно узнать, какое впечатление произвел этот фантасмагорический город на русского путешественника. Впечатление
«Я осмеливаюсь писать к Вам, думая, что письмо мое обеспокоит Вас менее, нежели посещение, которое могло бы на несколько минут прервать Ваши упражнения.
С величайшим вниманием читал я снова Ваше “Созерцание природы”, и могу сказать без тщеславия, что надеюсь перевести его с довольною точностью: надеюсь, что не совсем ослаблю слог Ваш. Но для того, чтобы сохранить всю свежесть красот, находящихся в подлиннике, мне надлежало бы иметь Боннетов дух. Сверх того, язык наш хотя и богат, однако ж не так обработан, как другие, и по сие время еще весьма немногие философические и физические книги переведены на русский. Надобно будет составлять или выдумывать новые слова, подобно как составляли и выдумывали их немцы, начав писать на собственном языке своем; но отдавая всю справедливость сему последнему, которого богатство и сила мне известны, скажу, что Ваш язык сам по себе гораздо приятнее и гибче. Перевод мой может быть полезен – и сия мысль послужит мне ободрением к преодолению всех трудностей.
Вы пишете так ясно, что на сей раз я должен только благодарить Вас за данное мне позволение требовать у Вас изъяснение в таком случае, если бы что-нибудь показалось для меня непонятным в “Созерцании”. Может быть, трудно будет мне выражать ясно на русском языке то, что на французском весьма понятно для всякого, кто хоть немного знает сей язык.
Я намерен переводить и Вашу “Палингенезию“. Один приятель мой, живущий в Москве, так же, как и я, любит читать Ваши сочинения и будет моим сотрудником; может быть, в самую сию минуту, когда имею честь писать к Вам, он переводит главу из “Созерцания” или “Палингенезии”.
Предлагая публике перевод мой, скажу: “Я видел его самого”, и читатель позавидует мне в сердце своем.
Изъявляя признательность мою за благосклонный прием, с глубочайшим почтением имею честь быть и прочее».
«Quelques notes additionelles pour la traduction en langue russe de «La Contemplation de la nature», par M. Karamzine.