Верни мои сны. Саша Ирбе

      Это я – голытьба татарская

      без тебя – не сказать – жива.

      Не Петрова столица – царская,

      мягко-женским звучит – «Москва».

      Возвращаюсь в тебя негаданно,

      что с ключами в свой отчий дом.

      И стоят фонари оградами

      на Садовом и на Тверском.

      Ты – страна, что дана не каждому,

      и не каждый тебя поймет;

      точно в землю домишки всажены,

      в желтых ризах, наперечет.

      Кремль-чудило пурпурной кручею,

      точно яблочный взбит пирог.

      Если Бог бы задумал лучшее,

      он бы лучше создать не смог.

      Эх, Москва, пестрота татарская

      и церковен славянских ряд.

      А душа у тебя цыганская,

      слишком гордая, говорят.

      Не полюбишь – так планы начисто,

      а полюбишь – так впрок, сполна.

      Все препоны твои, дурачества

      наблюдает в неон страна.

      Мною парки твои исхожены,

      но спешу в них, как в первый раз.

      И стихи про тебя все сложены,

      но их снова пишу сейчас.

      Потому что душа излечится

      от бульваров твоих и стен,

      потому что ты тоже женщина,

      что не раз попадала в плен.

      То царевой была, то ханскою,

      то боярской, а то чумной.

      Эх, ты, доля моя цыганская

      на широкой меже земной.

      Костлявая земля,

      холодный луч заката.

      Встречай, Москва моя,

      меня из чуждых стен.

      Встречай меня, моя

      больничная палата,

      любительница пестрых перемен.

      Продлится разговор,

      а с ним – вино за полночь,

      на кухне свет, а за Садовым – тьма.

      Встречай меня, Москва,

      встречай – покуда помнишь —

      и все тебе рожденные слова.

      Я снова по Тверской

      пройду, как бы не зная,

      что сотни раз и вечером и днем

      по ней гуляла.

      Ты

      встречай меня, родная,

      встречай меня как дочь,

      заехавшую в дом.

      Опять не насовсем…

      Но воздух твой так сладок,

      что и во снах

      тебе не изменить.

      Встречай меня, моя

      излучина загадок,

      моих стихов и лет,

      и отголосков нить.

      Я им, молодым (хоть душой очень многих моложе),

      завидую так,

                                что и парки мои и газоны

      жалею;

                     и то, что в Москву понаехали тоже,

      и нежно глядят

                                     на дворцы ее, башни и склоны,

      на спуски к реке,

                                        по мостам ее длинным гуляют,

      что любят огни и еще очень многое любят,

      что нашей Москвы, не парадной – практичной, не знают,

      что сладко все то, что свершилось, а больше не будет.

      Я в сквер ухожу!..

      В Александровский даже не смею.

      Не хочется в сад в своей нынешней, дикой печали.

      Как жаль, что я время в то время вернуть не сумею,

      где счет не назначен, и все еще только в начале.

      Присутствие времени – прелесть такого кредита,

      увы, понимаю, чем дальше, тем больше и чаще.

      Нет, я не стара, да и жизнью совсем не избита,

      но мало в ней жизни над бытом и тленом парящей.

      Чарует Москва!..

      Но глядит одиночество в спину.

      В ней мало друзей, с кем когда-то любили, гуляли…

      (Уходят на час, а выходит, что невозвратимо

      к своим берегам и в свои вековечные дали.)

      Завидую ВСЕМ, по бульварам за полночь бредущим!..

      Завидую ВСЕМ – на мой город впервые глядящим!..

      Завидую ТЕМ – в своем веке рожденным, живущим!..

      Таким