.
и как будто хриплых нот. Она сама подобрала эту мелодию под свой голос. Мама – эстет и перфекционист. Для нее нет мелочей. Я уверена, что режиссеры ее страшно недооценили. Главное в облике, в проявлениях, в игре мамы – это невозможность фальши. В этом и есть совершенство. Не так, как нужно, как кажется красиво, а так, как есть. Ноль слащавости, лакировки, искусственной позы. Она просто всегда явление и зрелище. Моя мать. Драматическая героиня Анна Золотова.
– Я не разбудила тебя, Вика? Решила позвонить сразу тебе, ты ведь всегда в курсе происшествий и скандалов. Странная вещь произошла. А я даже не знаю, как выяснить подробности. И ходить я уже неделю не могу совсем. Ноги стали чужими. Если тебе это интересно, конечно. Не приедешь?
– Конечно. Буду через час. Почему ты не позвонила сразу по поводу ног?
– Смысл? У меня есть Катя. Она справляется.
– Мама, тебя, случайно, не убийство Пастухова так интересует?
– Да. Передали, что Илюшу убили. Значит, правда? Не могу поверить! – Мать вздохнула. – Он такой скользкий… был. Я думала, он выскользнет из любых рук и ловушек.
Эти тайны моей матери… Я могла ей сказать, что работаю с Пастуховым, но не сказала. И она не сказала мне, что знает его. Да еще так хорошо: «Илюша», она думала, что он выскользнет из любых рук. В жизни нет случайных сюжетов, мы просто не всегда можем проследить их развитие.
В машине я думала только об одном. О той квартире, в которую еду. Так всегда. Это путь на мою Голгофу. Он бесконечен.
Трехкомнатная квартира в старой девятиэтажке, в которой сейчас живет мать, всегда была нашим домом. В ней прошла мамина юность, там родилась я, из этой квартиры выносили бабушку и дедушку в иной мир. И сюда в охапке со мной мама мчалась из самых удачных своих браков. Из богатых коттеджей и роскошных квартир. Это упоительное ощущение моего детства. Мы переступаем порог, вдыхаем запах пыли, нас обнимает знакомая и теплая темнота.
– Мы дома, – облегченно произносит мама.
И во мне поднимается щекочущая волна счастья и предвкушений. Волна свободы. Позади чужой этикет, чужие прихоти и ненужные люди. Очередной мамин муж, который лучше нас знал, как нам одеваться, в котором часу вставать и ложиться. Выбирал, что есть и как проводить свое время. Няньки и гувернантки, с которыми оставалась я.
До сих пор сжимаюсь от звуков их неприятных голосов, от обидных замечаний, от прикосновений их неделикатных рук, которые я всегда ненавидела.
И вот наша свобода, нора, уют. Мама сбрасывает туфли на высоких каблуках, набирает в ведро воду и носится по квартире с тряпкой, а лицо такое вдохновенное, как будто это ее звездная роль. И параллельно колдует на кухне: включает допотопную духовку, сует в нее наспех накрученные пироги из того, что подвернулось под руку. Чаще всего это мука, вода, масло, соль, дрожжи и курага с черносливом. А запах через минуты такой волшебный, какого я не ощущала ни от одного десерта, приготовленного профессионалами. Я жду возможности забраться в горячую ванну, тереть себя до тех пор, пока не загорится кожа, пока не