Семья в огне. Билл Клегг
весь усыпан скользкими листьями. В этом году они поздновато изменили цвет, некоторые даже до Хеллоуина дотянули – и упали лишь с первыми могучими порывами нористера. Теперь они всюду. Лидии хочется побежать, но она ступает медленно и осторожно – мимо автомастерской, благотворительного секонд-хенда, цветочной лавки, исторического общества, магазина тканей, городской библиотеки и начальной школы – боясь упасть и привлечь к себе еще больше внимания.
Каждый день, даже в дождь, она идет пешком. Ее машина, старый светло-голубой «Шеви Люмина», уже больше месяца стоит без дела за многоквартирным домом, где она живет. Лидия и раньше-то ездила на машине только на работу, а в город при необходимости ходила, экономя бензин. Сейчас она ходит в продуктовый да в кафе, больше некуда, и всегда, в любую погоду – пешком.
Она проходит мимо церкви Святого Давида, где хоронили Люка – в эту же церковь мать водила ее маленькой девочкой, в канун Рождества и на Пасху. «Есть Бог или нет, лучше перестрахуемся», – говорила она. По этой же причине она настояла на том, чтобы с Эрлом они поженились тоже в церкви. Со дня свадьбы и до похорон Люка Лидия ни разу там не была. Удивительное дело, за тридцать с лишним лет церковь ничуть не изменилась. Тот же темный деревянный пол и мрачные витражи. «Бога нет», – прошептала она в тот день себе и своей покойной матери. А если и есть, то давным-давно не смотрит в ее сторону.
Она проходит мимо домика рядом с пожарной частью, в котором прошло ее детство; затем мимо дюплекса в викторианском стиле, где она так недолго жила с мужем; мимо квартиры над автомастерской Барта Питчера, где провела последние пятнадцать лет жизни ее мать; мимо квартиры за винной лавкой, где Лидия жила после развода и воспитывала маленького Люка. Теперь надо бы уехать, думает она, ныряя под низкую ветвь раскидистого дерева. Здесь у нее никого не осталось. Да и нигде никого нет. Было время, пока Люк не вырос, когда она не чувствовала себя одинокой. Но потом сын открыл для себя плавание, друзей и начал занимать отдельный мирок, не пересекающийся с ее миром, хотя они и жили под одной крышей. Много позже, уже после тюрьмы и долгих лет отчуждения, Люк вернулся – по настоянию Джун. Тогда началась аномально счастливая пора в ее жизни, которая теперь кажется выдумкой, фантазией или басней, в которой какому-нибудь бедолаге показывают рай, чтобы тут же его отобрать. Она и есть этот бедолага. Люк впустил ее обратно в свою жизнь и привел Джун. Она стала для Лидии настоящим открытием, откровением. А потом они оба исчезли в облаке черного-пречерного дыма.
Лидия пинает собранные в кучу листья и думает о том, сколько тысяч раз ходила этой дорогой. Сперва ребенком, потом подростком, потом матерью – и вот теперь. Едва ли найдется на свете хоть один человек, который столько бы здесь ходил. Мои ноги – легенда для этого тротуара, думает она почти с улыбкой. Неожиданная и забавная мысль на доли секунды разбивает даже панику, заставившую ее сбежать из кафе. Лидия затаивает дыхание, проходя мимо кладбища (пожалуй, единственная примета, в которую она верит