От чтения – к творчеству жизни. И. И. Тихомирова
следующей рефлексии на текст читаемой книги: Бастиан оторвался от книги. «Он вдруг вспомнил длинный коридор больницы, где оперировали его маму»; «Он подумал, как быстро летит время»; «Он увидел сходство себя с героем и задумался об этом сходстве»; «Он не мог сдержаться. Его глаза наполнились слезами»; «Он вообразил себя Атроем (герой читаемой книги), скачущим сквозь ночь»; «Он подумал – как бы я был рад помочь им»; «Крикнул от ужаса» и т. д. То Бастиан представлял себе лицо героини, то чувствовал, как колотится его сердце. То мысли его мешались, то упорядочивались, и ему открывалась нелегкая истина жизни.
Из писателей России наглядно представил творческий процесс чтения подростка на страницах свой повести «Чик и Пушкин» писатель Фазиль Искандер. С точки зрения изучения деятельности сознания читающего ребёнка этот пример многое раскрывает. Перед нами школьник, который без особого энтузиазма по заданию учителя взялся читать стихотворение Пушкина «Песнь о вещем Олеге». Когда он дошёл до места, где змея, выползшая из черепа коня, обвилась вокруг ног Олега и «вскрикнул внезапно ужаленный князь», что-то пронзило мальчика с незнакомой силой. В этой строчке замечательно то, что не уточняется, отчего вскрикнул князь. Конечно, и от боли, но и от страшной догадки: от судьбы никуда не уйдёшь. «И Чик как бы догадался об этом. И его пронзило. И дальше уже до конца стихотворения хлынул поток чего-то горестного и прекрасного». Если поискать ключевое слово в этом отрывке, выражающего суть происходящего, то им, скорее всего, будет слово «догадался». Догадаться – значит, напасть на правильную мысль, сделать определённое предположение, не взятое извне, а рожденное в самом человеке. Заметим, не столько сам текст изумил подростка, сколько идущий от него импульс к собственной работе мысли. Стоило ему появиться, как «хлынул поток чего-то горестного и прекрасного». И дальше: «Чик чувствует какую-то грустную бессердечность жизни, которая продолжается и после смерти Олега. И в то же время понимает, что так и должно быть, что даже мёртвому Олегу приятней, что там наверху, на земле, озаренной солнышком, жизнь продолжается, река журчит, трава зеленеет». Новым в этом кусочке является не только ход размышлений читателя, усиливающий его чувства, но и привнесение им в текст того, чего в нем нет: журчащей реки, зеленеющей травы, светящего солнышка. Добавление, сделанное Чиком, – плод его читательского воображения. Теперь он читает не только глазами, а всем существом: внутренним зрением, внутренним слухом, внутренним осязанием. Перед ним рождается новая реальность, автором которой становится он сам: «Он словно видит Игоря и Ольгу на зелёном холме, видит пирующую у берега дружину и с тихой улыбкой говорит: „Конечно, друзья, мне бы хотелось посидеть с вами на зелёном холме, попировать с дружиной, поговорить о битвах, где мы вместе рубились, но, видно, не судьба. И все же мне приятно видеть отсюда, что вы кушаете, пьете на зеленом холме. Пируйте! Пируйте!“». Как видим, Чик перевоплощается мысленно в князя Олега и от его имени говорит со своими потомками.
Предполагал