Бесконечность в кубе. Николай Александрович Игнатов
замялся и полез в карман ветровки.
– На вот, – протянул он Олегу вытащенную из кармана маленькую бумажку, – Динька совсем недавно еще… за неделю до…этого, – он мотнул головой в сторону катафалка, – велел мне передать тебе пароль от его почты. «Если что» – сказал он. Знать бы, что это за «если что» окажется…
– А зачем мне его пароль? Что там, в почте? – рассматривая бумажку, спросил Олег.
– Да откуда ж знать. Он сказал, что там какой-то «интеллектуальный капитал», что-то такое, кажется, не помню точно, мы выпили тогда у меня не слабо. Короче, разберешься, думаю.
– А ты сам не смотрел?
Игорь поморщился, стараясь смотреть в сторону, и глаза его намокли.
– Нет. Он велел тебе отдать. Сказал, мне нельзя.
Вернувшись в Торонто, Олег, сколь бы тяжко ни было у него на душе, весь погрузился в работу. Дела не ждали, суровый прагматизм западного бизнеса вежливо игнорировал любые проявления чувствительности. Олег и так бросил все на целых четыре дня! Только через месяц, получив некоторое облегчение в делах, он вспомнил о полученной от Кочана бумажке с почтой и паролем Дениса. Сидя вечером перед ноутбуком с бутылкой дорогого бренди, Олег наконец вошел в электронный почтовый ящик покойного.
Вообще, надо сказать, что хоть он и любил младшего брата, все же понять его он был не в силах. Какая-то чрезмерная напряженность психики, постоянно терзавшая Дениса, была чужда для восприятия всегда спокойного до меланхоличности Олега. Напряженность эту он всегда относил к разряду симптомов болезненных сношений брата с окружающим миром, к его мрачной и пессимистичной оценке всего, происходящего промеж людьми и промеж людскими массами. По выражению самого Олега, у брата было «треснуто и без того кривое стекло, через которое он воспринимал окружающее», а потому и выводы он делал сообразные проникающей извне искаженной информации. К тому же еще эти препараты, нейролептики, что с таким усердием и неколебимой уверенностью прописывал ему Сергей Сергеевич; иные, вроде метеразина, модитена или того же галоперидола, хоть и назначались для предотвращения бредовых состояний и галлюцинаций, сами, по мнению Олега и отца, порой эти состояния и вызывали. Впрочем, тут дело было, все же, от несоблюдения дозировок или смешивания препаратов с тем, с чем смешивать строго противопоказано. Не один раз домашние замечали Дениса в явно одурманенном состоянии, а недалеко почти всегда обнаруживались обертки от нейролептиков или сами оные. А главное, ни Сергей Сергеевич, ни другие врачи, не могли с полной уверенностью поставить Денису шизофрению. Все не хватало у них «ясности клинической картины», потому ограничивались «шизоидными расстройствами на фоне психологической травмы», и прочими похожими диагнозами. На стационарное лечение в психиатрическую клинику Дениса помещали всего пару раз и очень ненадолго, но Олег помнил в каком состоянии он оттуда возвращался. Неизвестно что именно и сколько ему кололи, но ясно было одно – если они боролись с его депрессивным