Охота на Гитлера. Дмитрий Юрьевич Власенко
посмотрел в дальний угол и увидел там глубокое кресло и маленький журнальный столик из красного дерева. В кресле с задумчивым видом сидел Гитлер, а рядом с ним прилегла его верная овчарка Блонди.
– Мой фюрер… – осторожно сказал Борман.
– Мой фюрер! – раздался из-за дверей радостный голос Геббельса. – Позвольте, позвольте! – вертлявый, как мартышка, министр проскочил в комнату, – Разрешите вручить вам этот скромный подарок от нашего отделения наглядной пропаганды.
Геббельс в пару прыжков подскочил к Гитлеру и презентовал ему медный бюстик фюрера (совсем небольшой, размером с кулак). Гитлер, кажется, обрадовался: косая улыбка перечеркнула его лицо, обнажив плохие зубы.
– Вы знаете, друг мой, – сказал он негромко, – что в некоторых домах было принято коллекционировать фарфоровых слонов? Якобы это приносит счастье. Скоро благодаря вашим подаркам у меня скопится неплохая коллекция моих изображений. Посмотрим, принесут ли они счастье мне, – Гитлер сделал приглашающий жест, – садитесь за стол.
Все приглашенные, уже давно томившиеся в коридоре, стали быстро заходить в комнату. Обедали сегодня в узком кругу: кроме Бормана и Геббельса была еще жена Геббельса, Шпеер с женой и Гиммлер. Еще в дверях они радостно приветствовали Гитлера и быстро шли занимать свое место за столом. Все были очень довольны, что Гитлер заставил их ждать только полчаса. То, что в простом человеке назовут хамством и невежливостью, в руководителе называют величием.
Зельц внимательно посмотрел на вилку сидящего рядом Бормана. На золотой ручке явственно была выгравирована свастика и аббревиатура RK (Reichs-Küche – кухня Рейха). На дне тарелки тоже была золотая свастика, и на ножах и ложках – тоже. Зельц украдкой взглянул на скатерть – так и есть, в углу была вышита все та же свастика.
– Ешьте, – скомандовал Гитлер.
Сняли крышку с супницы, и по комнате растекся нежный запах спаржи. Живот у Зельца вдруг громко забурлил.
– Прошу прощения, – сконфузился Зельц.
– Вы что, саксонца привели? – поинтересовался тихо Шпеер у Бормана.
– Это стенографист Зельц, – пренебрежительно махнул рукой Борман.
Зельц покраснел еще больше от такого пренебрежения. Уж сколько раз он встречался в Берлине с этим чванливым высокомерием, но все никак не мог к нему привыкнуть. Можно подумать, что если человек из Саксонии, то он уже и не немец! Тоже мне, столичные штучки! Борман сам из Харца, а туда же! И вообще, мне двадцать четыре, а тебе почти пятьдесят, подумал Зельц, так что ты умрешь раньше. К тому же я выше тебя и умнее.
– Надеюсь, сегодня пожиратели трупов животных не присутствуют? – спросил Гитлер. – Как всегда, мы едим только растительную пищу.
Пока прислуга разливала суп по тарелкам, Гитлер и гости молчали. Зельц протер быстро очки и приготовился записывать: Борман требовал конспектировать каждое слово фюрера. Коротко кивнув всем присутствующим, Гитлер заговорил о любви.
– Большевистская пропаганда говорит, что я не люблю людей. Я их люблю. Если бы я не любил их, я давно уже ушел работать в какой-нибудь собачий питомник. Но моя любовь не слепа. Как отец любит и наказывает своих детей из любви, так и я наказываю тех, кто не слушает меня и не делает того, чего от него хочет природа.
Я не говорю сейчас об извращенцах, сумасшедших, цыганах или жидобольшевиках. Я говорю о простых людях, которые вынуждены в эти трудные дни нести на своих плечах все тяготы войны. Это тяжелый груз, я знаю. Но кто сказал, что наказание должно быть легким?
Вы спросите, за что наказан немецкий народ? А кто предал нас тогда, в восемнадцатом году? Кто были те люди, которые радовались развалу рейха? Кто были те мерзавцы, которые плевали вслед нам, защитникам Родины? Кто опозорил и предал все, за что мы четыре года воевали со всем миром: с Францией, с Британией, с Россией, с Америкой? Кто это были, я вас спрашиваю? Чешские алкаши? Французские шлюхи? Английские бобби? Нет, это были наши, родные и любимые бюргеры, любители пива, сосисок и кислой капусты. Соль нашей земли, кровь нашего народа – вот кто были эти мерзавцы.
– Но были же и другие, – возразила мягко фрау Геббельс. – Были и настоящие патриоты. Вот, например, моя подруга фрау Габи…
Дальше Зельц уже не слушал, в его обязанности не входило записывать длинные женские истории супруги министра пропаганды.
"Хорошо было сейчас пива с сосисками выпить, – подумал он, глядя как фюрер, вытянув губы трубочкой, втягивает в себя жидкий овощной супчик. – И вообще, как бы я хотел сейчас прийти домой, раздеться, и прилечь на диване с бутылкой пивка и "Швейком". Ну почему я должен слушать всю эту муть?"
Фюрер доел суп и сосредоточенно перемалывал кривыми зубами корку хлеба. Вдруг он дернулся, словно кто-то дал ему оплеуху, и нервно воскликнул:
– В Германии не было патриотов! Сколько лет разные шелудивые твари смеялись над нами, загоняли нас в подполье, считали нас полоумными маргиналами? Так пусть они знают теперь: то, что происходит с ними – это плата за их грехи, это очистительный огонь, в котором сгорят грязь и слизь демократии, вернув