Нёкк. Нейтан Хилл
Сэмюэл окаменел от волнения.
– А теперь слушай, – велела Бетани.
– Ладно.
Он повернулся лицом к источнику шума и наклонился. Треск был не резким, не высоким, а глухим. Точно на пустом стадионе позабыли микрофон: тишина была насыщенной, округлой. Материальной. Как будто кто-то не просто записал пустую комнату, но ухитрился воспроизвести пустоту. Тишина была искусственной. Как будто кто-то ее сотворил.
– Вот они, – прошептала Бетани. – Слушай.
– Люди?
– Они как призраки на кладбище, – пояснила она. – Просто так их не услышать.
– А какие они?
– Они смущены. И встревожены. Им кажется, что их дурачат.
– И ты все это слышишь?
– Ну да. Это плотность звука. Как короткие тугие струны в верхних октавах рояля. Они не вибрируют. Белые клавиши. Вот так звучат эти люди. Словно лед.
Сэмюэл попытался все это расслышать – или хотя бы уловить какой-нибудь высокий гул за треском и шипением пленки.
– А сейчас они звучат уже иначе, – проговорила Бетани. – Слышишь, как все изменилось?
Но, как ни старался, Сэмюэл не слышал ничего, кроме самых обычных звуков: свиста, с которым выходит воздух из пробитого велосипедного колеса, жужжания вентилятора, шума воды из крана за закрытой дверью. Ничего необычного он не слышал. Лишь вспоминал хранившиеся в уме знакомые звуки.
– Вот, – сказала Бетани. – Чувствуешь, звук теплеет? Слышишь? Теплеет, ширится, растет, расцветает. Они начинают понимать.
– Что понимать?
– Что их, может быть, никто не дурачит. Что над ними, может быть, никто не смеется. Что они, может быть, вовсе не посторонние. До них постепенно доходит. Что они – часть целого. И пришли сюда не для того, чтобы слушать музыку. Они и есть музыка. Они и есть то, ради чего пришли. И эта мысль приводит их в восторг. Слышишь?
– Да, – соврал Сэмюэл. – Они счастливы.
– Еще как.
Сэмюэл вдруг поверил, что действительно все это слышит. Сознательный обман чувств, как когда он, лежа ночью в постели, убеждал себя, что по дому бродят воры или привидения, и каждый доносившийся до него звук лишь подкреплял его уверенность в этом. Или когда не было сил идти в школу, он убеждал себя, что болен, и действительно заболевал, ему становилось физически плохо, и Сэмюэл изумлялся: как же так, почему его тошнит, если он это все придумал? Вот и сейчас он точно так же что-то услышал. И чем больше он думал об этом, тем теплее становится статический треск, тем больше пропитывался счастьем. Звук нарастал в его голове, раскрывался, сгорал.
Что если и у Бетани так, подумал Сэмюэл. Что если она просто хочет слышать то, чего никто не слышит?
– Теперь слышу, – сказал он. – Надо лишь уловить.
– Да, – согласилась Бетани. – Вот именно.
Он почувствовал, как она сжала его плечо, придвинулась ближе, как под нею задрожал и прогнулся матрас, как тихонько скрипнул каркас кровати, когда она повернулась и наткнулась на него. Бетани была так близко, что Сэмюэл слышал ее дыхание, запах ее зубной пасты. Но самое главное – он чувствовал, что она рядом: казалось, Бетани вытесняла собой воздух, ее как будто