Должники. Татьяна Лунина
зная чем ответить на идиотский вопрос.
– Ты пьян?
– Никогда не был трезвее.
– Тогда пропусти, и я обещаю забыть твое хамство.
– Хамство? – неподдельно изумился Олег. – Разве правда может быть хамской, Тонечка? Протри, наконец, глаза и оглянись вокруг. Ты попала в казарму, где пьют, матерятся, выслуживаются, сплетничают, где мужики книг вообще не читают, а их бабы берут в руки только кухонные рецепты, где нет культуры, одна политграмота, где праздники подменяет обычная пьянка. И так везде, даже в авиации, которая считается белой костью обглоданного армейского организма. Здесь нет дружбы, ни хрена не найдешь ни справедливости, ни искренности, ни чести – подсидка, зависть, подхалимаж на каждом шагу.
– Зачем же ты пошел в военное училище, Воронов?
– Зачем? Затем, что дурак и трус! Дурак, потому что романтики захотел, а трус, потому что всю жизнь мечтаю летать и до смешного боюсь высоты. Где же мне еще можно так близко быть рядом с мечтой?
– Но я-то тут при чем? Зачем ты мне это рассказываешь?
– Зачем? – прищурился он, подошел вплотную и дохнул перегаром. Обличитель всеобщих пороков сам оказался вруном. – А ты не догадываешься?
– Нет.
– Неужели? Такая тонкая, такая чуткая, артистическая натура – и не сечешь, что я втюрился в тебя, как мальчишка? Думаешь, с голодухи повадился с вами чаи распивать? Или Аренов мне нужен? Чтобы утолять с твоим самовлюбленным олухом тоску по сопливому детству? Не смеши и не делай, пожалуйста, вид, что ни о чем не догадывалась. Не уподобляйся нашим глупым телкам, которые лицемерят даже в постели. Ты не могла не чувствовать, что я от тебя без ума, Тонька! Я же не просто в койку зову – предлагаю судьбу разделить. У меня дядька родной в Генштабе, вот-вот генерала получит. Будешь, со мной, как у Бога за пазухой: хочешь – в Германию, хочешь – в Чехословакию. Дядька может в любую страну забросить, он надо мной трясется. А я буду всю жизнь с тебя пылинки сдувать. Ну, что молчишь?
– А что ты хочешь услышать, Воронов?
От неожиданности Олег вздрогнул и резко обернулся.
– Санечка! – бросилась к мужу Тоня. – Пойдем отсюда, не обращай на Олега внимания. Он просто выпил немого лишнего, не соображает, что говорит. Завтра самому будет стыдно.
– Ты иди, я сейчас. А за любовь мужчина стыдиться не должен, правда, капитан?
Тонечке стало страшно: таким она своего мужа еще не видела. Сашин голос звучал спокойно и говорил он подчеркнуто равнодушно, с ленцой, только глаза были застывшими, потемнели даже. От этого сумрачного неподвижного взгляда по спине молодой женщины побежали мурашки.
– Сань, пойдем, уже скоро двенадцать. А хочешь, дома Новый год встретим? Мы же думали с тобой побыть дома, вдвоем. Пошли? – бормотала она, понимая, что несет ерунду, которую никто не собирается слушать.
– Ты иди, – повторил Аренов, – я сейчас.
– Куда идти-то, Саша? – чуть не плакала Антонина. – Оставь его, пойдем лучше вместе домой.
– А я и не подозревал, капитан, что ты