Должники. Татьяна Лунина
сынишку и помчалась, сломя голову, туда, где, как ей казалось, палили из ружей. Бежала долго, игнорируя плач ребенка, напуганного тряской и поведением мамы, которая неслась, как сумасшедшая, и вопила: «Мы здесь!» Наконец остановилась, задыхаясь от бега, оперлась о сосну и, прижав к себе сына, вяло удивилась тяжести тельца: мальчик два дня почти ничего не ел, а прибавил не меньше пары кило. Потом догадалась, что просто сама ослабла, побрела обратно к коляске. Илюшка хныкал, забавно причмокивая. За соску она отдала бы сейчас пять лет собственной жизни. Тоня спустила с мальчика ползунки, дождалась журчащей струйки, пристегнула к пуговицам лямки. Разгибаясь, увидела на земле соску, выпавшую из одежды сынишки. Наверное, меньше бы радовался кладоискатель, отыскавший сокровища шейха. Она бережно обтерла бесценную находку, облизнула и вставила в жадный детский рот. Пройдя еще метров пять, поняла, что двигаться дальше нет смысла: мешали страх темноты и сознание, что заниматься поисками коляски в этой ситуации глупо. Бережно прижала к себе задремавшего малыша и медленно опустилась с ним под кедр, на выступавшие из земли корявые могучие корни. Снова зажглись звезды, но смотреть вверх пропала охота: кроме надменности и насмешки от этих холодных небесных тел ждать ничего не приходилось. Она прикрыла глаза, сна не было, а были разные картинки. Выпускной в музыкальном училище, усатые красные раки на блюде, югославские белые шпильки, добытые с бешеной переплатой, пирожковая, куда они забегали с девчонками после занятий, фирменный Розочкин борщ, заправленный старым салом, кипящие в масле раздутые золотистые чебуреки, розовые помидоры с кулак. Тонечка сглотнула слюну. Странно, в умных книжках пишут, что в таких ситуациях человек думает о вечности, о зле и добре, выносит оценку прожитой жизни, размышляет о несправедливости бытия. Ей же на ум приходит одна жратва да какие-то дурацкие туфли, от которых в памяти остался только кровавый волдырь. Можно было бы предположить, что подобные мысли – от бездуховности или скудоумия, но и тут анализировать ничегошеньки не хотелось. Хотелось одного: спать. Это желание не способен перебить даже страх, что они никогда не выберутся из этой проклятой чащи. Она должна отдохнуть, иначе совсем не останется сил. Тоня привалилась к стволу, сцепила за детской спинкой руки замком и расслабилась, уяснив, что слова «сон» и «жизнь» для них сейчас равнозначны. Вторым чудом стала теплая ночь, не давшая спящим замерзнуть…
День начался с плача и бессмысленных уговоров не плакать. Мелькнула мысль: как быстро в таких случаях сходят с ума? От безнадежности, от голода, от недосыпа. Антонина ужаснулась собственному эгоизму и крепко прижала сына к себе, словно просила прощения за предательское малодушие.
Когда солнце зависло над головой, они набрели на кусты голубики. Это стало третьим, очевидно, последним чудом. Бог, как известно, троицу любит, после ведет счет человек. Срывая мелкие, сизо-голубые ягоды, Тонечка испытывала почти такой же экстаз, как верующий