Русский ад. Книга вторая. Андрей Караулов
сравнивать, – улыбнулся Гайдар.
– Не вороши лихо, пока оно тихо…
– Поехали, – приказал Караулов. – Работаем!
– Может, чайку? – осторожно предложила девушка – пресс-секретарь.
– Нет, нет, собьюсь, – воскликнул Гайдар. Никаких пауз, друзья, только вперед!
– Поехали, – и Караулов так посмотрел на оператора Володю, что Володя сразу надел наушники…
45
Великий художественный покой… Как у Льва Николаевича Толстого, в Ясной Поляне. Главное условие для создания эпических полотен: глубокий внутренний покой.
Наташа считала, что Александр Исаевич до такой степени переполнен фактами и размышлениями, что его тексты трудно читать. А стиль? Разве можно писать в («Красном Колесе»): «Атут и умерши матери одна за другой…» Или – «Раковый корпус», здесь небрежность повсюду: «… А сегодня там еще мыла пол санитарка Нэлля – крутозадая горластая девка с большими бровями и большими губами. Она давно уже начала, но никак не могла кончить, встревая в каждый разговор…» Или дальше через страницу: «Русанов повернул пошел выше, глядя вверх.
Но и в конце второго марша его не ждало одобрение».
Да, проблемы с языком были, Александр Исаевич не спорил с Наташей, но все оставлял как есть, «раз вышло, значит вышло…».
Осенью 21-го года художник Филипп Малявин сделал в Кремле поразительные рисунки Ленина. На его набросках – элегантный, легкий человек. И молодой, что удивительно, хотя это 1921-й…
Сразу после 1905-го, после русской революции, академик Владимир Вернадский написал: если в России снова будет бунт, именно этот человек, Ленин, возглавит страну
Как он его увидел, а? Где?
В январе 17-го, в годовщину Кровавого воскресенья, швейцарские студенты спросили у Ленина: когда же в России произойдет наконец та самая революция, о которой он пишет свои статьи?
– Лет через сто, – отмахнулся Владимир Ильич. – Вряд ли мы доживем…
Вернадский думал иначе. И оказался прав!
Нет, – как, как он его так увидел? Кто ответит на этот вопрос?
Или Блок? Почему Блок был влюблен в Ленина?
В России у власти – одни убийцы. Сталин отправлял людей в тюрьмы за семь минут опоздания на работу, Николай II – за пять. Царьосвободитель Александр утопил в крови польское восстание. Тысячи жертв, может быть, – десятки тысяч, кто там, в Варшаве или в Вильно, считал растерзанных поляков?
А великий Столыпин? Его знаменитые «галстуки»?
Сколько людей повесили в те годы?
Михаил Сергеевич Горбачев сразу, на следующий день после своего избрания, отправил в психушку собственного шурина – детского писателя Евгения Титаренко, родного брата Раисы Максимовны.
Супруга Генсека опасалась: вдруг кто-то из журналистов подловит Евгения Титаренко не в самую лучшую для него минуту. Например, встретится с ним в «Дубраве», в знаменитой воронежской пивной, где он часто валяется в лужах собственной мочи…[2]
Правозащитники никогда не интересовались судьбой этого человека.
Кто вернул
В Москве, в «Худлите», книги Титаренко выходили стотысячными тиражами: роман «Минер», повесть «Четверо с базарной площади», другие вещи; у Титаренко почти двадцать книг.