Внутри. Евгений Гатальский
И в отличие от него, я буду не бурчать, а говорить с энтузиазмом.
– Это конечно так… просто… вдруг с Пауэрсом что-то случилось?
Я сажусь и беру Сэнди за руки.
– Тоже начинаю переживать, – говорю я. – На звонки не отвечает, дома его нет. Я, – вспоминаю о словах Клэр, – зайду к нему сегодня. Зайду вечером.
– Если его опять не будет, то что тогда? – спрашивает Сэнди, спрашивает без эмоций – к такой Сэнди я не привык и, надеюсь, никогда не привыкну.
– Не нужно загадывать наперед. Если его вновь не будет, я позвоню в полицию. Постарайся не задумываться на тему возможных "если".
– Постараюсь, – покорно говорит Сэнди. – Просто вчера… у Таи умер брат, и я еще вспомнила о картотеке с рабами от Клэр, которую, ты, кстати, так и не посмотрел. Плюс искусствовед… Все это очень странно…
– Странно, – соглашаюсь я и думаю – рассказывать Сэнди про женщину в латексе или нет.
Сэнди уходит в себя, уходит не так, как уходят творческие люди, а так, когда думают об омерзительных вещах.
– Не веди себя так, миссис Страсть! – Я шлепаю Сэнди по попе. – Происходит что-то странное, но объяснение этому наверняка найдется. А пока оно не нашлось, не вижу поводов для волнений.
– Ты так считаешь? – Задумчивость в голосе моей Сэнди перемешивается со скепсисом.
Я решаю ответить в стиле вдохновленной Сэнди.
– В темноте, конечно, можно споткнуться, но можно также наткнуться на розы.
Сэнди улыбается, улыбается, скорее, не от поднявшегося внезапно настроения, а от нелепости моей метафоры, и говорит:
– Разве что наткнуться на шипы. Даже самые красивые розы бесполезны в темноте.
Я решаю пояснить:
– Ты расстроилась из-за горя Таи, поэтому такое настроение вынуждает тебя думать о тех вещах, о которых ты в хорошем настроении никогда не подумала бы. И ты даже не знаешь, хорошие это вещи или нет – ты просто о них не знаешь.
Кожа на моей груди вздрагивает, словно бы вспоминает о горячем воске от женщины в латексе. Я на всякий случай добавляю:
– Того, о чем ты не думаешь, не существует. Думай о хорошем и не думай о плохом…
Я успокаиваю не Сэнди. Сэнди не нужно успокаивать, ее нужно дразнить. Я успокаиваю себя.
Сэнди долго смотрит на меня, смотрит таинственно. Такие взгляды я люблю, правда сейчас не знаю, радоваться ли любимой таинственности любимой или нет.
– Ты звучишь как начитанный ребенок, – говорит моя Сэнди.
Затем берет подушку и бьет ей меня по лицу. Это хороший знак. Удары подушкой лучше вдумчивого спокойствия, поэтому я беззаботно падаю на спину, падаю как вьетконговец, в которого выстрелил Рэмбо.
Сэнди берет из шкафа до сих пор пахнущее кондиционером для белья полотенце и идет в ванную. Я взглядом провожаю ее легкую поступь, затем трогаю свое лицо, чувствую под пальцами терпимую щетину, но говорю:
– Мне надо побриться.
– После меня, мистер Ревность.
– Я опаздываю к Пауэрсу.
Сэнди возвращается в спальню