Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники. Ольга Лодыженская
стоят в густом, тенистом парке, очень много тени, таинственно, но и сумрачно, а новый дом мама поставила на возвышенном, открытом месте. Кругом деревьев много, но отступя. С парком соединяет недавно посаженная молодая аллейка из сирени и жасмина, идущая прямо от балкона. А кругом красивый луг, который часто меняет свой покров. То ромашки, то лютики, то одуванчики, но лучше всего крупные колокольчики, лиловые, красные, синие и розовые. Теперь я встречаю эти цветы на клумбах как садовые, а в Отякове их никто не сажал. Луг со всех сторон упирается в ров, огораживающий усадьбу. Перед рвом горка, вся усаженная деревьями: кленами, ветлами, березами. Деревья, очевидно, посажены давно, потому что они очень большие. Мне нравится, как стоит наш дом, – он и открыт для солнца, и вместе с тем кругом не голо. Я слышала, как многие знакомые хвалили выбранное мамой место. А некоторые, преимущественно старые, говорили, что надо было строиться там, где строились деды. Таша рассказала мне, что ей очень нравится наша Параня, новая нянина помощница.
– Ты знаешь, сколько она песен поет, и такие песни интересные, не про глазки, а целые истории, вот подожди, она освободится после обеда и придет к нам на балкон, мы с ней часто здесь сидим, и она мне поет.
И Параня пришла, мы сели на широкие выступы балкона, сделанные вместо перил. Сначала она спела песню, которая начинается так: «На паперти Божьего храма оборванный нищий стоит…» В этой песне рассказывается, как старик нищий повстречал в «шикарной» коляске и «шикарно» одетую свою дочь. Он бросился за этой коляской, и на него не обратили внимания, только обдали комьями грязи. Вторая песня про солдата, возвращающегося домой после 25-летней службы. Он спрашивает о своих родных, и оказывается, все погибли, а дом сгорел. И все песни в таком же духе.
Мне понравилось, как она поет, но уж очень уныло содержание.
– А что-нибудь повеселее ты не знаешь? – спросила я.
– Нет, я не люблю веселых песен, – ответила Параня. – Песня за сердце должна брать.
Интересно, что ее любовь к печальным сюжетам так не соответствовала ее внешности: румяная, с такими ласковыми голубыми глазами, она как бы излучала добродушие, спокойствие и дружелюбие.
– А, пожалуй, дождь будет, – сказала Параня, – вон какая туча заходит, пойду быстрей белье сниму.
– Гром слышишь? – запрыгала Таша.
– Леля, Таша, домой, – сказала мама, поднимаясь по лестнице на балкон, – гроза начинается.
До чего же я боялась грозы в детстве! И во взрослом возрасте ее не любила, но тогда меня прямо ужас брал. Я ложилась на кровать и прятала голову под подушку. А мама с Ташей, наоборот, очень любили грозу. Им обязательно нужно было все видеть, они старались не пропустить ни одного зигзага молнии.
– Это ты так боишься? – спросила Параня, входя в детскую с охапкой белья. – Не убьет, она стороной проходит, а чему быть, того не миновать.
– Посиди со мной, – попросила я.
И вдруг свет молнии осветил всю комнату и сразу раздался грохот. Параня