Принцесса, сыщик и черный кот. Андрей Бинев
эмалью мерцала гитара. Со своего места Романа не видел, что держал худой, но знал это, потому что бывал здесь раньше. У него была старое банджо.
– Василис! Вот молодец! И Анри свой парень! – громко обрадовался Козмас. – Эй, француз, ударь по американским струнам!
На Козмаса обернулись, кто-то недовольно зашипел. Василис и Анри широко заулыбались, и Анри вдруг звонко затрещал своим банджо в неожиданном для этих мест ритме «кантри». Его бойко поддержала гитара. Зал вспыхнул весельем, а Козмас завертелся, стреляя победными взглядами вокруг себя, будто это он был теперь главным виновником музыкального веселья.
– У них здорово получается! – возбужденно сказал тучный мужчина за столом.
Он вдруг протянул руку Роману:
– Макс. Фамилию не говорю – ее греки не запоминают, и вам не удастся. Все-таки я финн.
– Финн? – удивился Роман. – Холодная финская преступность добралась до темпераментного средиземноморья или наоборот?
– Это я добрался до средиземноморья, – весело сказал Макс, – выловил здесь греческую рыбку, женился на ней, нарожал полугреков-полуфиннов и теперь делаю то, что всегда делал в своей стране: мешаю в силу своих полицейских способностей жить некоторым людям так, как того хотят их свободные и развращенные натуры. Словом, служу в греческой уголовной полиции. Преступность везде, в общем, одинаковая – она куда интернациональней всех социал-демократических интернационалов вместе взятых. Одним словом, тюремный Коминтерн! Хотя, следует признать, у нас она все же доморощенная, а здесь, особенно на острове, даже уголовщина – гостья, а скорее просто грязная эмигрантка!
– Я сразу подумал, что на местного грека вы не похожи.
– Еще бы! Они не умеют накапливать жиры! Худые, как…
– Велосипеды, – закончил за него Роман.
– Как кто?
– Как велосипеды. У нас так говорят.
– Это здорово! Клянусь! Эй, чертовы греки, вы слышите, на кого вы смахиваете своей худобой – на глупые велосипеды! И хватит смеяться надо мной! Слышите, мерзавцы! А то я перестану делать здесь у вас детей! И ваша нация захиреет, рассыплется, как старый ржавый волосатый велосипед!
Он засмеялся, но Козмас недовольно поднял к верху палец:
– Молчите! Василис с Анри за вас, дураков, говорят!
К тому времени грек и француз уже исчерпали мелодии прерий, и Василис подошел к столику в самом начале зала. Он на мгновение прислушался к тихому говору, понимающе улыбнулся и вдруг из его округлившегося рта звонкой серебристой нитью, к самому потолку, скрытому за клубами сизого сигаретного дыма, потянулась неаполитанская «O sole mio». За столиком, где заказали эту песню, довольно заулыбались.
– Там сидят итальянцы. Это определенно, – не унимался Козмас. – Василис поет на всех языках своих клиентов. Островной сервис!
Мелодия оборвалась на высокой ноте. Потом кто-то неуклюже звякнул столовым прибором, и вдруг раздался вопль: «Браво!», подхваченный овацией.
– Никогда не слышал подобного исполнения! – взволнованно сказал