Кэтрин и я, ее русский жиголо. Андрей Бинев
в темный подвал разрушенного чеченского дома. Остальные продолжали стоять под дулами автоматов у остатков кирпичной кладки стены. В подвале Воскобойников с репортером выпили по полкружки неразбавленного спирта, прослезились, обнявшись, а, спустя час, съемочную группу отпустили, вернув ей даже всю ее дорогостоящую технику и отснятые кассеты. Воскобойников жаловался репортеру на одиночество, на трусость и продажность московского начальства, на дурное жалование и обидное неуважение к нему, профессиональному разведчику и диверсанту. «Здесь все хотя бы ясно! – говорил подполковник, – платят – воюем. Благо, есть опыт! Никарагуа, Ангола, Ливан, Афганистан – все это за моей спиной. Я знаю, как заставить Москву платить по счетам! Она сама меня этому учила… А „ислам“ для меня лишь легализация в новом качестве! Ну и пусть! Чем эта философия хуже вашей! Тот же Бог, требующий те же жертвы!»
Репортер не удержался от соблазна, когда прилетел в Москву, опубликовать свои впечатления от встречи с подполковником в одной из газет. И для военной разведки, и для некоторых других, конкурирующих служб, не оставалось сомнений – Воскобойников ведет двойную игру. Да еще у него сдают нервы! Началась охота за ним. Но занялось этим уже наше ведомство. Дважды приходила информация о его смерти, но проверка показывала, что эту информацию подкидывал либо он сам, либо тот «кое-кто» в Москве.
Растопырила свои любопытные уши радиотехническая разведка. К тому времени уже отгремела первая чеченская война, наступил угрюмый мир. А вскоре началась и вторая бойня.
Один из заложников, маленький, щуплый солдатик, которого нашли чуть живого в глубокой вонючей яме на окраине Аргуна, рассказал о неком командире Аслане, на удивление образованном и умном человеке. Аслан отличался от всего своего окружения – он не был абреком, не был безумным фанатиком. Кто-то из чеченцев надменно сообщил солдатику, что их командир говорит на четырех языках и часто бывает за рубежом. Он, как никто другой, привозит оттуда много денег и наемников. Его ценят и уважают. Солдату, уже в Москве, в одном из кабинетов на Большой Лубянке, показали несколько фотографий бородатых бойцов; в крепком, подтянутом человеке он узнал Аслана, которого здесь называли подполковником Воскобойниковым. Солдату поставили диагноз: «посттравматический синдром на фоне маниакальной депрессии» и поместили в закрытую лечебницу.
Начали готовить группу офицеров-диверсантов, радиотехническая и агентурная разведки заработали как никогда агрессивно. Результаты появились очень скоро. Группа уже была готова вылететь в Чечню, но что-то задержало начало операции. Я только потом уже понял, что между тем, кого называли «кое-кто» и нашими командирами шел торг: брать ли Воскобойникова живым или ликвидировать его на месте. Победил в этом споре «кое-кто». Решили ликвидировать. Живой подполковник здесь уже был никому не нужен. «Кое-кто» так и останется «никем»…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст