Зимопись. Книга вторая. Как я был волком. Петр Ингвин
уклоняться, оно пришло. Я повернул лицо к девушке:
– Не надо, Тома. Подумай, что ты собираешься сделать.
Моя мольба не была услышана. Тома была рядом, но была далеко. В застывших глазах гулял ветер.
– Грр! – Не выдержав, я вскочил в боевую стойку, защищая то, что сама Тома защищать не хотела.
Смотрик в панике отскочил.
– Гррр! – пошел я на него.
И он сбежал. Позорно виляя и вскидываясь. Забился в свой прежний угол, не борясь и не возражая.
Фильм Томиного восприятия пошел трещинами. Замелькали неправильно смонтированные кадры, и реалии прорвались сквозь заманчивые образы, унесшие в соблазнительное небытие.
– Вот пущай он, паразит, по морям и егозит, нам с тобою эту харю больше видеть не грозит, – отчего-то вспомнил я Леонида Филатова.
С намеком. Что больше не потерплю.
Растерянно-моргающая, отводящая взор девушка сжалась в клубок. Потом шумно выдохнула и вдруг с уморительной укоризной процитировала оттуда же:
– Ну, случайно, ну, шутя, сбилась с верного путя. Дак ведь я – дитя природы, пусть дурное, но – дитя!
Не в бровь, а в глаз. Даже – не в глаз, а в мозг. Браво, первая валторна.
– А полезешь на рожон – выну саблю из ножон! – тут же откликнулся я. – Ты хотя мне и подруга, а порядок быть должон.
– Сдаюсь. Спорить с тобой – все равно, что играть на скрипке в присутствии Страдивари.
– Вот и не спорь, – разрешил я. – Кстати, ты, наверное, имела в виду Паганини.
– Какая разница.
Ну-ну.
Грустно помолчали. Тома перебирала пальцами, ее глаза, остановившись, глядели, не видя. Сердце бурно билось, переживая недавнее.
– Не обижайся на меня, – покаялся я. – Не могу по-другому. Это… неправильно.
Томины пальцы нащупали мои и крепко сжали.
– Это ты не обижайся. Я… словно не я. Не знаю, что на меня нашло.
– Еще недавно ты была почти влюблена в Шурика, – сказал я, вновь склонившись к пылающему трепещущему ушку.
– Почти не считается.
– Значит, сейчас – не почти?
Ее бровки хмуро сдвинулись:
– Сейчас другое.
– Гормоны, – примирительно сказал я, найдя слово для этого «другого».
Тома съежилась. Промолчала.
Больше не сказали ни слова.
Глава 8
Несколько дней мы жили как в бреду. Отъедались поздними ягодами и корнеплодами. Худые как спички, с выпирающими ребрами, набрасывались на любую пищу, которая не успевала убежать, хрустели странной мелкой саранчой, чавкали дождевыми червями. Кто сказал, что это невкусно?! Вас бы в гости к людоедам. Или предпочитаете сырое сердце, дергающееся в руке как только что пойманная рыбка?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно