Зимопись. Книга вторая. Как я был волком. Петр Ингвин
жертвенное остервенение волчицы, которая защищает щенков. В горле родился и выполз наружу ответный рык: долгий, протяжный, смертельный.
Вожак вдруг привстал и отрывисто гавкнул. Несколько человолков по-волчьи двинулись в мою сторону, но без угрозы. Скорее, с удивленным любопытством. Обнюхали, рассмотрели. Когда попробовали сунуться к Томе, я рыкнул громче, и они отстали, вернувшись к вожаку. Тогда тот соизволил подойти сам.
История повторилась. Пока человекоподобный нечеловек занимался мной, я молчал. Когда он полез к лежащей больной девушке, которая в трансе сжимала меч (но вряд ли готова была его использовать), я рыкнул. В ответ раздался рык-рев, едва не порвавший барабанные перепонки. Мне пришлось временно заткнуться. Это восприняли благосклонно. Закончив с обнюхиванием нас обоих, вожак лениво двинулся назад. Остальные тоже развернулись, но удивленно посмотрели на нас: чего же вы? Вас признали! Идите!
Вот счастье-то привалило.
– Чего они хотят? – шепнула Тома.
Сразу несколько взглядов налились мгновенной агрессией. Я приложил палец к губам. Тома кивнула. Руки, опустившие меч на землю, продемонстрировали пустоту, а лицо – судорожно-добрую улыбку.
Агрессия исчезла. Молодой человолк с двумя человолчицами с удивительной грацией приблизились на четырех конечностях и тоже попытались обнюхать нас снизу доверху. Особенно их заинтересовали болячки Томы. Я отогнал свирепым рыком. Они ответно тявкнули, что не очень-то и хотелось, и стали мордами (лицами их рожи назвать трудно) оттеснять нас в сторону выхода. Этакое приглашение.
Я присел перед Томой на колени и взвалил на спину.
– Держись, – едва слышно вышептал в подставленное ушко.
Человеческую речь здесь не любят. Человек – враг и пища. Человолк человолку друг. Будем соответствовать.
Томины руки через мои подмышки сомкнулись в замок под грудью. Я высоко поднял зад, хорошо навьюченный вторым телом, и на карачках двинулся вперед.
Никогда не думал, что в пятнадцать лет придется учиться ходить. И бегать. Сначала хотя бы быстро ходить, поскольку остальная стая успевала темными проходами унестись вперед, потом частично вернуться, чтобы проконтролировать нас. Как потом вернуться за вещами, я уже не представлял. Ходы расширялись до огромных залов и сужались. Вели вверх, вниз и в стороны. Разветвлялись, сходились, причудливо переплетались. Тома молча лежала на мне, понимая, что лишнее слово или движение погубят обоих. О таком чувстве, как стыд, мы просто забыли. С волками жить, по-волчьи выть, как уже не раз говорилось. Мы тоже стали волками. Уу-у-у!..
– Ррр! – указывали нам новые сородичи новое направление.
– Рр, – отвечал я, послушно меняя курс.
Самым трудным оказалось вылезти во внезапно открывшийся лаз вверх – во второй выход, о котором рыкцари, возможно, даже не подозревали. Я справился. Испуганно вжавшаяся в меня Тома не свалилась, хотя могла. Мы поскакали дальше по горе, забираясь все выше.
Человолки