#UPшифтинг. Пошаговое руководство по изменению жизни для тех, кто потерял себя в рутине. Юрий Зачек

      Но я никогда ни с кем не делился написанным, поскольку считал, что это едва ли будет кому-то интересно. Поэтому для меня было большим вопросом, насколько вообще читабельно то, что я создавал.

      Чтобы проверить это, я отправил в несколько толстых журналов один из своих рассказов под псевдонимом, и – о чудо! – он был опубликован в легендарном журнале «Нева». Эта публикация была для меня большим событием. Она придала мне уверенности в собственных силах.

      Следующие три года я писал и переписывал черновик романа. Рабочее название было «Крякл».

      Крякл – презрительное прозвище представителя креативного класса, «креакла». Это название появилось из диалога Сергея со своим одноклассником Русланом, сыном папы-генерала ФСБ и мамы-министра. (Да-да, в моем романе и политика тоже присутствовала, много политики – ведь тогда еще я запоем читал новости!)

      Вот фрагмент диалога:

      «Креативный класс… Да какой вы, в жопу, креативный класс?! Так, смех один, – сипит Руслан, отправляя в рот гигантскую зеленую оливку и смачно обсасывая косточку. Его расписная льняная рубаха расстегнута до пупа. На бронзовой накачанной безволосой груди покоится золотой крест, снятый с купола храма. – Куакы эноы…

      – Что???

      – Кряклы хреновы! – обсосал косточку, выплюнул. – В вас креатива не больше, чем… блин… – подбирает слово, машет пятерней, поблескивая «Ролексом», – в утке! Кря-кря!!! Вы же бесплодны во всех отношениях. Как вы можете породить что-то нормальное, если вы отрицаете все здоровое и естественное, все продуктивное? Посмотри на всех этих так называемых креативщиков! В основном это какие-то претенциозные выскочки, выродки, шуты… Либо унылое офисное говно, причисляющее себя к интеллектуалам…

      – Типа меня…

      – Во-во! Типа тебя! – ржет он.

      Мы сидим в полумраке на большом кожаном диване, обложенные атласными подушками, пьем двадцатипятилетний виски и курим кальян. Руслан мощно втягивает дым, угли разгораются и меркнут в половинке грейпфрута, водруженного на верхушку кальяна, и сквозь калейдоскоп разноцветных стеклышек видно, как в сосуде с негодованием бурлит жидкость, как будто поддерживая возмущение Руслана.

      – Рабочий вагонзавода, ей-богу, нужнее вас! Потому что он не трындит, а работает, производит, потому что он настоящий, естественный, истинный! А вы? Вы что производите? Бумагомаратели, возомнившие о себе невесть что!

      – То есть ты отрицаешь в принципе искусство, науку…

      – Да разве это искусство? Посмотри вокруг! – вопит он, подаваясь ко мне всем телом. – Инсталляции, перформансы, монстрации! Все эти ваши хипстеры-уипстеры… Это искусство – просто мода и подражание, застывшая лень и никчемность. Тьфу! Онанисты они, вот они кто! А наука и того хуже. Ни на что не способная, вшивая, бесполезная, бессильная русская интеллигенция – как была всегда такой, так и есть. Это вымирающий вид, она нежизнеспособна.